Редакция 365info c большим интересом и уважением относится к историческому прошлому Казахстана. В данной статье мы предлагаем перевод наиболее интересных, на наш взгляд, выдержек из монографии американского журналиста и путешественника Брюса Чатвина. В своих трудах автор пытается осмыслить жизнь кочевников и их набеги на оседлую цивилизацию в общефилософском смысле, через древний принцип единства и борьбы противоположностей.
В 2017 году мы опубликовали перевод монографии британского деятеля Олафа Каро о регионе Центральной Азии, когда она входила в СССР и у власти стоял И. Сталин. В статье прослеживается особо уважительное отношение к кочевникам-тюркам и их образу жизни.
В том же году была напечатана любопытная статья американского политолога российского происхождения Соломона Шварца, как осуществлялась идеологическая политика Советской власти в Центральной Азии.
Интерес авторов обусловлен их профессиональной деятельностью. Олаф Каро был одним из высших руководителей британской Индии и на Центральную Азию и ее народы смотрел с точки зрения недопущения влияния СССР на полуостров Индостан.
Соломон Шварц имел серьезные идеологические расхождения с большевистской властью, за что подвергался репрессиям и эмигрировал на Запад.
Соответственно, труды авторов весьма прагматичны и технократичны.
В этой статье мы предлагаем перевод выдержек из монографии американского журналиста Брюса Чатвина. Его работа «Механика кочевых вторжений» была опубликована в знаменитом и авторитетном научно-популярном журнале History Today.
Не всегда и не все умозаключения автора имеют отношение именно к кочевникам-тюркам, но они достаточно четко фиксируют древнейший архетип, сформировавшийся в сознании оседлого человека.
Кочевник – это угроза ценностям, богатствам, отношениям, складывающимся веками в рамках оседлого образа жизни
В одном из первых письменно зафиксированных Западом сообщений говорилось о появлении грозной силы с Востока весной 376 года. Римская разведка донесла командованию о приближении неизвестного народа к границам Римской империи, а именно — к Дунаю. Там же сообщалось, что этот народ уничтожил королевство Эрманарих (Херманарайх, а попросту Страна германцев) в Крыму.
Разведчики отмечали звериный облик воинов, а также особую тактику ведения боя при помощи лучников на лошадях
Римский историк тех лет Аммин Марсел писал, что родина гуннов «близка к океану, схваченному льдом», а также, что «в стране гуннов никто землю не пашет, их руки никогда не трогали плуга… Им неведомы дом, закон и оседлая жизнь. Они кочуют с места на место в своих кибитках.
Спроси любого гунна, откуда он, и он скажет, что зачали его в одном месте, рос он в другом, а возмужал без отцовской руки»
В исторических книгах рассказывается, что беженцы-готы просили римских правителей дать им убежище в пределах империи. Признав власть римского императора, они получили разрешение переправиться через Дунай
«…тысячами, словно хлопья пепла, порожденного извержением Этны…»
Через 2 года готы восстали в битве при Адрианополе и убили императора Рима Валента Второго.
Наши предки Древний Рим не разрушали. Но они так затравили древних варваров-германцев,
что те весь свой страх, гнев и отчаяние выплеснули на римлян. С этого начался распад великой Римской империи.
Возвращаясь к статье Чатвина, следует отметить, что автор рассматривает падение Римской империи как малый эпизод в древней и непрерывной борьбе двух несовместимых, но комплиментарных друг другу систем – кочевничества и оседлого образа жизни.
«…Нашествие гуннов было не первым прецедентом большого кочевого набега на Европу. Римляне называли «невспаханной степью» территории от современной Венгрии до Манчжурии. Там жили киммерийцы, скифы и сарматы, которым временами становилось тесно в степях и они заходили на земли оседлых народов, подвергая их насилию и грабежам.
Древние Месопотамия и Египет периодически страдали от набегов кочевников и считали их бедствием в одном ряду с эпидемией, засухой и наводнением.
Венгерский историк Андреас Альфольди писал, что «…по рекам Дунай и Рейн пролегает «моральный барьер» между варварами и цивилизованными людьми.
Грандиозные римские укрепления, а с ними и Великая китайская стена есть вторичные последствия этого морального раздела».
В более современной трактовке –
конфронтация продолжается, существует барьер между революционной подвижной стихией и оседлой властью…»
Далее Чатвин развивает вышесказанные факты отсылкой к истокам христианской веры и цивилизации. «Противостояние кочевника и оседлого человека есть то же самое, что конкуренция Авеля-пастуха с Каином-агрономом и основателем первого города.
Древние евреи стали кучковаться вокруг Авеля, что больше бы подошло бедуинам. Иегова счел подношение Авеля в виде первенца из стада более привлекательным, чем плод, поднятый с земли Каином. Братоубийственное преступление Каина рассматривается как типичный преступный акт оседлого человека, за который он был наказан отлучением от семьи и скитанием.
Истинные кочевники – это сыновья Исмаила, дикого человека, «…чья рука восстает против каждого мужа, и рука каждого мужа против него», носитель духа перемещения и завоевания.
Книга Иешуа (Шестая книга Ветхого завета) есть хвалебная песнь идеалам кочевого и боевого образа жизни
Французский путешественник Морье отмечал, говоря о кочевниках Персии, что они презирают городского и сельского жителя, считая его дегенератом, и хвалил стойкость и простоту манер людей, живших в простых палатках, одновременно понося тех, кто нежится в роскоши отдельного строения под защитой городского образования…»
Отмечая древнейшее презрение воина-кочевника к оседлому «человечишке», Чатвин отмечает, что оседлый житель, которого автор называет «гражданином», «презирает кочевника как дикого разрушителя достижений прогресса.
А поскольку
литература сама по себе есть изобретение оседлых людей, и все, что написано о кочевниках, окрашено в черный цвет
Один из древнеегипетских чиновников так писал о кочевниках-бедуинах семито-хамитского происхождения: «…Само имя их смердит хуже птичьего помета…»
Китайский имперский секретарь по делам восточно-гуннских земель так описывал кочевников: «В груди у них бьется сердце зверя… С самых древних времен никто не взирает на них, как на часть человечества».
Власти Рима считали своих граждан людьми, всех извне – животными. Уничтожение готтов гуннами в 340 годы до н. э. римские историки изящно сравнили с медицинским вмешательством salubria medicamenta. Во всех других случаях
вторжение кочевников приравнивалось к чуме, саранче и клубкам ядовитых змей»
Автор статьи попытался проникнуть в образ мышления кочевых народов. «…Во времена монгольских завоеваний в 13 веке наблюдатели уверенно прогнозировали конец света. Монгольский хан был Антихристом, а его конница – легионом гог-магогов.
Военная машина монголов породила в мире такое же беспокойство, что и атомная бомба
По этой причине механика кочевого набега есть нечто большее, чем просто предмет преходящего интереса.
Слово «номад» происходит от греческого nomos – пастбище. Кочевник – это работник на пастбищах, владелец скота и человек, который разводит одомашненный скот. Называть охотника кочевником – значит неправильно понимать значение слова «номад».
Охота – это техника убийства животного, а «номадизм» преследует цель сохранить и приумножить поголовье животных. Психология охотника также отличается от психологии кочевника, как психология кочевника от психологии растениевода-ботаника.
«Номадизм» порожден обширностью территории, на которой можно экономически развернуться, будь то саванна, степь, пустыня или тундра. Там, где есть условия для передвижений растущего поголовья.
Для кочевника постоянное движение есть главный нравственный принцип
Без движения животные умрут. Ботаник же привязан к своему наделу. Если он забросит свой клочок земли, на ней пышным цветом порастут сорняки…»
Чатвин сделал один удачный и меткий вывод: «…кочевники никогда бесцельно землю не топтали, как то могут заявлять некоторые хрестоматии. Миграция кочевника – это маршрутизированный вояж животных по предсказуемой последовательности пастбищных угодий.
Миграции кочевников столь же не гибки, сколь не гибки миграции всех диких животных в природе, поскольку оба типа миграции определяют экологические условия. Одомашнивание лишает животное такого инстинкта, как ощущение времени и пространства. Пастух подменяет это ощущение своим наработанным и соответствующим его интересам навыком.
Территория номадов – это тропа, соединяющая их привычные пастбища. Обитатель юрты-кибитки-палатки придает этой тропе такое же эмоционально-ценностное значение, что и оседлый житель придает своему дому и наделу.
Кочевники требуют, чтобы остальной мир уважал их собственность, неправильные миграции могут привести к конфликту интересов между племенами. Кочевники претендуют на безграничное господство над своими тропами, но на практике их жизнь полна просьб дать друг другу право перехода через определенные территории в определенное время года.
Земля не представляет для кочевника никакой ценности после того как он тронулся с места
Таким образом для кочевника наличие официальной государственной границы есть своего рода безумие…»
Еще несколько интересных наблюдений Чатвина. «Сегодняшние кочевники переживают кризис, находясь в руках оседлых администраторов. Их образ жизни в современном государстве считается анахронизмом.
Кочевники к переменам относятся с сопротивлением и отрицанием. «Проблема племен» остается висящим в воздухе вопросом для многих современных правительств мира также, как это было для правителей древних городов, расположенных вблизи большого Востока.
Доведенная до автоматизма дисциплина ведения пастбищной экономики порождает самые высокие стандарты верности и преданности среди родни. В большинстве номадических культур «человек» — это «тот, кто мигрирует».
Слово «араб» означает «тот, кто живет в палатке», в противоположность слову «хазар», которое значит «обитатель дома». «Обитатель дома», опять же, это недочеловек».
«Кочевники не религиозны. Их мало интересуют ритуалы, церемонии и торжества веры. Миграция сама по себе есть ритуальное представление, некий тип «религиозного» катарсиса, нечто революционное.
Моменты, когда кочевник разбивает лагерь и когда его покидает, обретают сакральный смысл нового старта. Это объясняет агрессивную и насильственную ответную реакцию кочевника на любые блокировки его передвижений.
Если мы предположим, что религия – это реакция на страх и беспокойство, кочевой образ жизни тогда должен удовлетворять основные амбиции человека, чего не дает оседлость.
Парадоксально, но неудивительно, что все великие религии, включая ислам, иудаизм, христианство, буддизм и зороастризм, проповедовались среди оседлых народов, которые когда-то были кочевниками. Церемониалы этих религий пропитаны пасторальной метафоричностью, их процессии и посещение святых мест есть повторение миграций кочевников…»
«Что снискало кочевникам плохую репутацию? Неправильно считать, что «дух передвижения и завоевания» является генетически наследуемой поведенческой моделью, которая в рамках естественного отбора получила высокое развитие среди кочевников.
В книге «Эволюция человека и общества» проф. Дарлингтон предполагает, что инстинкты цыган, равно как и охотников эпохи Палеолита, приспособились к подвижному образу жизни. А также считает, что королевские фамилии Европы, также как и монголы, имели генетически обусловленную адаптацию к лошади. Это
дало их предкам возможность побеждать в войнах, но в условиях «войны моторов» завело их под косилку
Тем не менее, генетический подход к истории показал ошибочность и стал объектом постоянной критики. Невозможно объяснить воинственность монголов с точки зрения генетики. Монголы были охотниками, которые однажды зашли в степи, где обрели искусство верховой езды и скотоводства. Они оставили позади своих «кузенов» – тунгусов и самоедов, которые были и есть самые мирные люди на планете, «тщедушные и робкие дикари, дрожащие от грохота выстрелов», как писал про них английский историк Гиббон.
Другие историки предположили, что россыпи человеческих черепов там, где прошел Чингисхан, или ужасающие рынки рабов в Бухаре только доказывают, что
у человека первичным инстинктом является желание атаковать, доминировать и убивать себе подобных
Инстинктом, зачастую подавляемым институтами цивилизованной жизни и высвобождаемым более естественными условиями номадического варварства. Опять же, этот взгляд в корне неверен.
Вместо этого, возможно, нам надо допустить, что человеческой натуре свойственен «драйв» двигаться по обширной территории. Передвижение в пространстве способствует выработке ощущения душевного и физического благосостояния, в то время как монотонность длительного пребывания в одном месте или регулярного посещения места постоянной работы способствует появлению утомления и ощущения собственной неадекватности.
То, что этнологи называют «агрессией», на деле есть простое проявление гнева в ответ на необходимость прервать путешествие и пребывать в замкнутом месте.
Груднички часто плачут просто потому что им надоедает лежать на одном месте.
Плачущее дитя — крайне редкое явление для кочевого аула
То, как кочевники отчаянно цепляются за свой образ жизни, отражают то удовлетворение, которое человек получает, находясь в состоянии вечного передвижения.
Мы, представители оседлой цивилизации, вытравливаем свои фрустрации посредством пеших прогулок. Средневековая церковь ввела институт пешего паломничества как способ лечения мрачного настроения, которое может привести к срыву и убийству».