Среди казахских традиций есть очень трудновыполнимые, и все они связаны с кончиной человека.
Таких традиций достаточно много:
Одна из таких традиций — Көңіл айту (высказывание соболезнования). Обычно те, кто собирается в день похорон на Көрісу (свидание с родственниками усопшего), подходя к траурной юрте, громко плачут, приговаривая: «Ой, бауырым!» (О, мой брат, родич); «Көкем-ай!» (старший брат); «Апам-ай!» (сестра моя) и др. Все по очереди обнимают стоящих в ряд близких ушедшего в мир иной. Потом произносят: «Қайғыңызға ортақпын» (я горюю вместе с вами); «Алдынан жарылқасын» (пусть будет светлым его путь в мир иной) и др.
Казахи говорят «Көңіл көрген жерде» (соболезнование при случае). Это значит, что если по каким-то причинам человек не смог приехать на похороны, но где-то встречает близкого умершего человека — сына, брата или другого родственника — здороваясь, он высказывает Көңіл көрген жерде (соболезнование при встрече). Таким образом прося прощения, что не смог вовремя прибыть на похороны.
Редко, но случается и так, что люди умирают одновременно с обеих сторон. Тогда ни одна из них не едет на похороны к другой, а соболезнования высказываются при встрече.
Эта очень редкая традиция называется Бір біріне көңіл айту (двустороннее соболезнование).
Так часто случалось во время вражеских нашествий или в годы войны
Так было и во время Великой Отечественной войны в 1941-1945 гг. Конечно, Бір біріне көңіл айту имело место и в послевоенные годы: многие с опозданием получали извещение о смерти — как его называли казахи, Қара қағаз (черная траурная бумага).
Немало было случаев, когда матери до конца своих дней ждали сыновей, а жены мужей. Случалось, многие и вовсе не получали извещений — им никто не высказывал соболезнований. Но надежда никогда не умирает!
О таких матерях и женах слагались песни. Поэт Жарылкасын Боранбай в своем стихотворении «Журавли» написал такие строки:
Көктем сайын тыраулайсың айналып,
Қырға қатар қонақтайсың жай барып
Жылдар бойы ұлын күткен анадай
Тұрғаның сол, томсырайып, ойланып.
Каждую весну ты прилетаешь, кружась,
И медленно садишься на пригорок.
И как мать, годами ждущая сына своего,
Стоишь одиноко в объятиях бесконечной надежды своей.
(Смысловой перевод автора статьи – примеч. ред.)
В романе «Махаббат, қызық мол жылдар» («Любовь: годы, полные радости»), во многом автобиографичном, писатель и сам участник войны Азильхан Нуршаиков так описал традицию Бір біріне көңіл айту:
«Мы сели рядом за дастархан вместе с Тана. До этого я все обдумывал, как выразить ей свое соболезнование. Но Тана начала первой:
– Ну что, Ербол, когда ты был на фронте, умерла твоя мать, отец твой погиб на войне. И друг твой Заман принял смерть от рук врагов наших, ушел по тому пути, откуда не возвращаются. Когда же ты возвратился с поля брани, потеряв многих друзей по оружию, на твои плечи легла другая тяжелая ноша. Ты узнал, что потерял своих троих близких тебе людей. Я пришла высказать тебе свое соболезнование. Я пришла быть рядом, чтобы не согнулся ты от такой тяжести.
Я прилетела как ласточка, которая на крыльях приносит пусть маленькие капли воды, чтобы помочь тебе погасить огромное пламя твоего невосполнимого горя
Пусть будет на том свете светел путь твоих родителей и друга…
Сказав эти слова, Тана вынула из кармана платок и закрыв им свое лицо горько заплакала. Мои глаза тоже наполнились неудержимыми слезами.
Тихо плача, я высказал ей свое соболезнование:
– Заман был самым близким моей душе другом. Тебе он был не только другом, он был твоим суженым. Ты тоже прими мои соболезнования, – с трудом выговорил я эти слова. Потом, немного придя в себя, заговорил снова. – О том, что погиб мой отец, я услышал дома. О гибели Замана ты сообщила мне в своем письме. На фронте я постоянно получал от них письма. Но в одночасье они прекратились, будто ножом отрезало. Так как я сам не видел, как они погибли, и не отдал их тела своими руками в объятие земли, я до сих пор не знаю, верить иль не верить, что нет моего отца и моего друга Замана.
– В первое время я тоже не верила, – сказал Тана, ее плечи снова мелко задрожали. – Я ждала письма от Замана недели, потом месяцы. Душой я не могла принять это, она отчаянно сопротивлялась. Но в конце концов приняла. А что мне оставалось?!
Тана снова не удержалась и заплакала навзрыд».