Русофобия — изобретение российской политики?

«Русофобия» — один из основных аргументов, которые государственные СМИ России используют, объясняя россиянам санкции, введенные мировым сообществом против госудрства Российская Федерация после начала войны. Это относительно новый пропагандистский термин.
И примечательно, что продвигаться термин «русофобия» начали именно российские власти еще в 2014 году, когда Россия аннексировала Крым.

Данные американской Лаборатории цифровых криминалистических исследований (DFRLab) при Atlantic Council это подтверждают: в период с 2001 по 2013 годы МИД практически не употреблял слово «русофобия» в своих высказываниях. В 2014 году DFRLab зафиксировал уже 11 таких высказываний, а в 2017 году — больше 50. Похожая динамика прослеживалась и в материалах государственных СМИ — Sputnik и RT.

Тема «русофобии» в России, как видно из статистики «Яндекса», достигла пика запросов после начала войны с Украиной. Если в марте 2021 года число показов по слову «русофобия» в российской поисковой системе было около 11,5 тысяч, то в марте 2022 года оно достигло абсолютного максимума — 204,5 тысяч. В апреле русофобия волновала пользователей почти 90 тысяч раз, в июле это число еще снизилось, до 44,8 тысяч.

Тема нелюбви Запада ко всему русскому стала доминирующей на российском телевидении в последние восемь лет, подтверждает ведущий программы «Зомбоящик» на Youtube-канале «Популярная политика» Илья Шепелин. Большинство известных сегодня политических ток-шоу, где ее поднимают, возникло после аннексии Крыма: это «Время покажет» на Первом канале, «60 минут» с Ольгой Скабеевой на «России-1» и «Место встречи» с Андреем Норкиным на НТВ. С началом войны в Украине их эфирное время возросло: если раньше программа «60 минут» выходила по два часа в день, то сейчас ее длительность увеличилась до пяти часов. Это произошло за счет сокращения развлекательного контента на госканалах, поясняет Шепелин.

Изменилась и тональность телевизионных дискуссий.

Слушатели Киселева и Соловьева уже убеждены, что русофобия существует и что все плохо и несправедливо. На эту благодатную почву можно сеять любую дезинформацию».

Конечно, негативные настроения в мировом сообществе есть, учитывая продолжающиеся военные действия, и основной двигатель такой рксофобии — сами заявления и действия властей России, их непредсказуемость.
Тем не менее, в тех масштабах, в которых говорят по телевизору о русофобии, она присутствует именно в воображении глворящих.

На деле такого явления, как русофобия, в принципе не существует, уверен историк и публицист, профессор Карлова университета в Праге Сергей Медведев. «Есть абсолютно разные слои восприятия России. И оно зависит не только от страны, но и от периода времени. Но если в целом брать мир, то Россия не является предметом его напряженного интереса и размышлений», — говорит он.

Разговоры о русофобии дают властям удобную возможность объяснить населению, почему в России живется так тяжело. Это помогает обществу найти свою идентичность, в которой оно нуждалось более 20 лет, говорит Медведев. Комиссарук объясняет, как это работает с точки зрения социальной психологии: в обществе, переживающем неблагополучные времена, восприятие своей группы как несправедливо обиженной является объединяющим знаменателем, что влечет за собой идею сплочения вокруг сильного лидера. «Дескать, это не мы плохие, это они нас такими считают. Искажают нашу политику, наши взгляды, специально все о нас переврали. Давайте соберемся вокруг того, кто знает, как не дать нас в обиду. Этот простой механизм всегда работает, и этим умело пользуются пропагандисты», — говорит она.

Биолог Ирина Якутенко объясняет, как наш мозг впитывает пропаганду и как ей противостоять
Напуганный пропагандой русофобии обыватель также более лоялен. «Если я говорю по-русски, выгляжу как россиянин, то я ничего не могу с этим сделать. И мне очень страшно, что против меня существует предубеждение. Мне надо держаться своих, чтобы не пропасть. Вот так этот страх умело используется для сплочения вокруг режима», — добавляет Комиссарук.

Разговоры о русофобии Запада позволяют эксплуатировать идею об особом пути развития русской нации, добавляет историк, профессор университета Сетон-Холл в Нью-Джерси Максим Матусевич: «В российском обществе довольно широко распространена идея о собственной исключительности, которая, на мой взгляд, связана с культом страдания. Концепции фашистского толка часто основаны на подобных мифах».

Модель невинной жертвы в современной России возникла после «вставания с колен», напоминает Матусевич. Впервые эту метафору использовал Борис Ельцин в своей инаугурационной речи при вступлении в должность президента РСФСР в 1991 году. Через восемь лет ее же взял на вооружение Путин, в сентябре 1999 года сказав, что «Россия может подняться с колен и как следует огреть». Так он отреагировал на нападение чеченских боевиков на Дагестан и взрывы жилых домов в Буйнакске, Москве и Волгодонске в 1999 году.

«Убеждение, что нас унижают, насаждалось в российском обществе более 20 лет: “нас унижают, потому что мы особенные”, “нас боятся, потому что не хотят нашего успеха”. Это одна из центральных тем российской пропаганды, она насквозь пропитана конспирологией и очень эффективна, — говорит Матусевич. — Но при этом остается неясным: а кто вас поставил на колени и кто вам не позволял с них подняться?».