Дар напрасный, дар случайный

Тюльпан – цветок литой, жирный, плотский, как свежая мясная вырезка. Стебель тугой, гибкий, чувственный, исполненный тяжёлой влаги, листья, как пиявки –  модернистски извилистые, с тонкой красноватой линией по краям. Лепестки глянцевые, иногда матовые, у культурных сортов  — в прожилках. Как у мраморной говядины.

Морфологически тюльпан будто заплутал между растительным и животным миром, так много в нём нутряной, почти зоологической силы. Не у каждого хватит силы и терпения вытянуть его из чрева земли, степной цветок сопротивляется, как живой. Ещё бы, «глубина заложения луковиц в природе достигает 50 см», сообщает всезнайка Вики. Набоков ещё писал, что у всего сущего, похоже, есть инстинкт самосохранения.

Цветущий в начале мая, тюльпан рифмуется с праздником солидарности трудящихся, с идеей полного социального равенства. Знамёна полощутся на свежем майском ветру, людская река течёт по проспекту, нарядные женщины поют и танцуют, дети, оседлав отцовские плечи, машут флажками и тюльпанами.

Пролетарии, сознательно следуя принципу коллективизма, по кругу передают стакан с водкой. Асфальт усеян лопнувшими шарами, конфетными обёртками, раздавленными всмятку цветами

Мама ещё молода и ослепительно красива в крепдешиновом платье в белый горох. У папы ещё ни одного седого волоса в шевелюре. На мне «мальчуковый» матросский костюмчик, бескозырка с надписью «Варяг», взрослые треплют меня за щёку – как тебя зовут, герой? Страдания мои неимоверны. Запах шашлыка щекочет ноздри, а лимонадные пузырьки приятно царапают горло. Я дёргаю папу за мизинец и канючу – маро-о-жена… Из репродукторов местный Левитан рокочущим баритоном: «Слава советской народной интеллигенции!» …

«Если несколько раз уколоть иголкой чашечку цветка тюльпана в верхней ее части, то цветок в вазе не будет больше раскрываться» — садистски советует садоводческий журнал. Он же несколько обескураженно констатирует – «Тюльпан не выносит соседства с нарциссами, лилиями, розами, гвоздиками, ландышами, орхидеями и маками». Конечно, не выносит, и правильно делает. Слишком самодостаточен.

Ещё о тюльпане говорят – кровавый. Революция у соседей – тюльпановая, несентиментальная, как всякая революция. Хрясь топором – и полетели головы… «Где б ни алел тюльпан и роза ни цвела, там прежде кровь царей земля в себя впила». Восточные писатели, иносказательно описывая последствия дефлорации, пишут – на простыне расцвёл тюльпан. А уж как треплют-мотают цветок поэты – не перескажешь. «Давно меж листьев налились истомой розовой тюльпаны…»

Борт с грузом 200 из Афгана называли «Чёрным тюльпаном»

Не фиалкой, не одуванчиком. Тюльпан, особенно креповый — серьёзен, полновесен, драматичен. «Жёлтые тюльпаны — вестники разлуки», это вам всякий скажет.

Чиновники из горадминистрации, ведающие озеленением, просто обязаны поставить ему памятник. Чиновник не лопух, ему подавай растение сложносочинённое, финансово ёмкое. С тюльпаном-аристократом столько возни… Это не простецкий бархатец, альтруистически цветущий себе всё лето, не стойкий солдатик петуния, почти не требующая ухода, не гайлардия, устойчивая к ветрам и засухе. Сколько «средствов» намолачивается в процессе высаживания сотен тысяч тюльпанных луковиц на грядки, потом выкапывании их после недельного (!) цветения да отправки на хранение… А там естественная убыль, усушка-утруска. Клондайк, Эльдорадо. Не один особняк в верхней части города вспух и возрос на тюльпанных дрожжах. Не спи, не спи, чиновник, сажай тюльпаны! Пока самого не посадят.

«Жила-была женщина; очень ей хотелось иметь ребёнка, да где его взять?». Таков зачин сказки про Дюймовочку. Андерсен, по слухам своего времени, девственник, только в сказке и мог столь простодушно развести руками, однако житейский ответ на такое вопрошание один: женщина, а родить не пробовали? Однако сказочник решает вопрос легко, но чертовски канительно: пойти к волшебнице, взять у неё ячменное зерно, вырастить из него тюльпан, а внутри бутона найти крохотную девочку. На то он и сказочник…

Рассказали мне недавно про трёх сестёр, сельских жительниц. В конце сороковых годов их отец, как передовик животноводства, впервые попал в Алма-Ату на крестьянскую конференцию. Вечером секретарь райкома, желая уважить и развлечь земляков, повёл делегацию в ресторан обмыть награды. А там — шик, блеск, красота. Угар Большого сталинского стиля. На стенах и потолке золотолепные пшенично-дубовые гирлянды, всюду бархатные тяжёлые портьеры, подхваченные шёлковыми кистями размером с добрую свёклу, малиновые ковровые дорожки глушат шаги, на столах белые скатерти до пола. На каждой тарелке – пирамидка из крахмальной салфетки, верхушкой глаз выколоть можно. Вкруг тарелки веер из ножей и вилок. Как тут не заробеть? Сдобная официантка в кружевной наколке подаёт меню, а колхозники руками машут: рахмет, айналайын, оқымаймыз кiтәбiндi…

Обстановка заведения и ужин произвели на простодушного чабана столь грандиозное впечатление, что в последующие годы,

когда народились у него подряд три дочери, он назвал их так: Шампан, Шакалат и… Тюльпан. Логика пастуха понятна – в городе для него самым привлекательным показались шампанское и шоколад

А что в степи может соответствовать статями и красотой этим выдающимся явлениям урбанистической культуры? Правильно, тюльпан. Притом, что не мог он не знать казахского названия цветка, звучащего несколько буквалистски и грубовато на слух – қызғалдақ, пряча в себе сразу и «қыз» — девушка, и «қызыл» — красный, и отчасти «қызғаныш» — ревность. Просто очень уж хотелось ему зарифмовать великолепное — «шампан».

Тюльпан отцветает так стремительно, что даже измученный экологической сознательностью горожанин, очутившись поздней весной в глубинке по командировочным делам или возвращаясь от родителей, живущих в селе, иногда не в силах удержаться, чтобы не остановиться на трассе, сбежать с колющейся щебнем насыпи в жаркий уже лог, в терпкие запахи разнотравья, в насекомый стрёкот, в сладостное теньканье жаворонка, зависшего в воздухе вровень на той линии, где одинаковое расстояние до земной и небесной тверди. Распугивая кузнечиков, чёркающих краткие пунцовые радуги, нарвать варварски охапку брызжущих витальной силой цветов, привезти домой, втиснуть скрипящий от натуги тяжёлый снопик в вазу с холодной водой, распушить, расправить букет и любоваться, и прижиматься горячими губами к прохладным бутонам, и вдыхать запах, и поражаться в который уже раз – за что, за какие такие добродетели дарована нам, дуракам, такая красота?

Нет ответа.