Судьба России: возможен ли разворот от Европы к Востоку? 2 часть

Затянувшееся противостояние России и Запада показывает, что противоречия здесь глубокие. Дело не в Украине, газе и чем-то еще — впору говорить о конфликте цивилизационных ценностей. Конфликте, глубиной в несколько сот лет.

Россия 20-го века: логика революций

Революция 1905-1907 годов изменила многое. В России пошли на реформы, прекратили конкурентную борьбу с Англией, договорившись в 1907 году о разделе сфер влияния в Азии, заключили союз с Англией и Францией, сделали ставку на экономическое развитие. Последнее во многом опиралось на кредиты со стороны Франции и Англии. Французские и английские деньги обеспечили бурный подъем экономики России накануне Первой мировой войны. Но они же связали Санкт-Петербург политическими обязательствами. В результате Россия вступила в Первую мировую, надеясь получить от союзников территории в Османской империи, включая черноморские проливы.

Первая мировая война обозначила проблемы России, причем это была не только архаичность ее промышленности, что привело к недостаткам оружия и боеприпасов, но также и трудности в общей организации управления огромной территорией в условиях военного времени. Во многом именно последнее обстоятельство стало причиной транспортного коллапса, не позволившего решить проблемы снабжения столицы, что привело к массовым возмущениям в феврале 1917 года, а затем и проблемам в переброске войск для подавления протестов. В России были большие проблемы с тем, что война сделала невозможным сохранение прежней общинной замкнутости крестьянской России.

Крестьяне вышли за пределы своих общин, и это сыграло роковую роль в истории империи.

Здесь стоит обратить внимание на существенное отличие революций, которые после Первой мировой войны поставили точку на истории сразу четырех империй. В Австро-Венгерской и Германской империях вслед за падением правящих династий ситуация относительно быстро стабилизировалась. Потому что династия была здесь своего род надстройкой над огромной системой самоуправляющихся обществ. Ее отсутствие стало личной трагедией для аристократии и связанных с ней немногочисленных слоев общества, но не для большей части населения. Но падение династии и образование национальных государств в редких случаях сказалось на собственности аристократии и буржуазии и на положении населения. Для обычной жизни ничего не поменялось. Хотя, конечно, эксцессы в межнациональных отношениях в момент становления национальных государств имели место, например, изгнание немецкого населения из Мариенбурга, ныне Марибор, или исход немцев и венгров из Братиславы, которая ранее называлась Пресбург.

В Российской же и Османской империях падение надстройки оказалось сокрушительным. И вопрос здесь не в династиях, которые представляли слабые правители, тени от былой мощи императорских фамилий. Вопрос в организации. И этим Россия отличалась от Германии и Австро-Венгрии, от европейских государств.

В России не оказалось действенных институтов местного самоуправления. Вернее, они формально были как результат административных реформ второй трети XIX века, но не стали устойчивыми образованиями. Поэтому революция потрясла все общество, всю систему общественных отношений.

То же самое произошло в Османской империи. Прежняя модель государства и общественных отношений рухнула. Мустафа Кемаль Ататюрк фактически создал ее заново по западноевропейским образцам. Он хотел сделать классическое государство-нацию в европейском понимании конца XIX – начала XX века. Он стремился привязать Турцию к Европе, сделать ее европейским государством. Многое ему удалось, но религиозный фактор снова сыграл свою роль. Сегодня умеренные исламисты стараются несколько изменить европейскую ориентацию, оставшуюся Турции в наследство от Ататюрка.

Размах революции показал слаборазвитость институтов самоуправления

В ходе потрясений Гражданской войны в России образовался общественный хаос. Формировались различные формы организации – от самых архаичных, вроде казачьего общинного самоуправления и крестьянских республик Сибири, Поволжья и Украины, до военных диктатур и попыток организации парламентского управления (Комуч в Поволжье). Многообразие форм организации в годы Гражданской вой­ны говорило не только о кризисе всей общественной модели бывшей Российской империи, но и о том, что эта модель не соответствовала европейским стандартам.

Российские большевики формально опирались на идеи общественного самоуправления через так называемые Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Но в итоге они сформировали классическое восточное бюрократическое государство со строгой вертикалью власти.

Возможно, что именно в советский период произошел разрыв территории бывшей Российской империи с европейским пространством.

Как это ни парадоксально, но заимствованная из Европы идеология марксизма, которая рассматривала социализм как дальнейшее развитие капитализма, трансформировалась в итоге в идеологию бюрократического государства, которое отменило не только капитализм, но и самоуправление.

Это было все то же восточное деспотическое общество, просто в роли коллективного деспота выступало сословие коммунистической бюрократии. Но эта система обеспечила государство и стоявшую во главе него бюрократию колоссальными ресурсами, которые и не снились российским монархам. С их помощью Советский Союз попытался создать альтернативу Европе и европейскому пути развития. Впервые в истории России ей не пришлось догонять Европу в своем развитии, впервые она могла стать самостоятельным центром притяжения для многих стран мира, впервые могла формировать повестку дня и быть реальным лидером в области технологий. Теперь СССР не был европейской периферией.

Из центра коммунизма — на периферию Европы

Правда, ресурсов хватило ненадолго, сверхнапряжение системы оказалось чрезмерным. После распада СССР, по большому счету, все вернулось в прежний формат. Образовавшиеся на месте СССР новые страны, в первую очередь Россия, Украина и Беларусь, как это им ни обидно, снова становятся европейской периферией. Естественно, что это вызывает неприятие и у элит и у большей части общества.

Правда, это происходит не у всех. В Украине большая часть общества и элит все же вполне готовы пойти по пути других стран Восточной Европы, которые стали европейской периферией. Новая Европа втянула в свою орбиту влияния многие страны, которые не вполне соответствовали ее базовым стандартам. Из-за этого Европа сегодня выглядит не настолько однородной, как ей хотелось бы после решения всех противоречий в отношениях между основными государствами – Францией, Великобританией и Германией. Именно эти противоречия приводили к периодическим конфликтам и двум мировым войнам. Сегодня почвы для конфликтов нет. Европа стремится к однородности, но это на самом деле тернистый путь, чего стоит только пример Греции.

Но какими бы ни были внутренние трудности у европейцев, никто на Востоке Европы не говорит о собственном цивилизационном пути. Более того, даже Сербия, которая всегда подчеркивала свои родственные связи с Россией, которая в 1990-х годах пережила две войны с объединенной Европой, тем не менее все равно стремится к объединению с Европой. Сербы морально готовы поддержать Россию, но не более того. Даже Греция, к власти в которой пришли левые радикалы, все равно голосует в поддержку антироссийских санкций.

По большому счету Россия уже не имеет такого влияния среди православных стран на Балканах, как это было в XIX веке. Но не это важно. Важно другое, что никто в Восточной Европе, даже среди старых исторических союзников, не верит, что нынешний российский мятеж против собственной европейской периферийности приведет к каким-то конкретным результатам.

Вопрос о результатах здесь имеет ключевое значение.

Россия опять отстает от Запада, в Россию опять импортируют специалистов, не могут обеспечить применение собственным талантам, не могут соревноваться в качестве и конкурентоспособности продукции, снова зависят от западных кредитов.

Все выглядит так, что ситуация вернулась во времена, которые были когда-то до Первой мировой войны.

Возможен ли разворот на Восток?

И в этой ситуации нынешний конфликт России с Западом основан на протесте российского общества против европейской периферийности. Но можно ли говорить, что Россия может предложить некую свою альтернативу европейскому пути развития? Это очень интересный вопрос, потому что в качестве первой реакции на конфликт с Западом в российской элите появилась идея поворота на Восток. То есть именно Восток рассматривается теперь как некая альтернатива Западу, а если быть более точным, то европейской цивилизации.

Конечно, Россия является еще и великой азиатской страной и не только потому, что Россия находится на двух континентах и ее восточные окраины тесно примыкают к ведущим азиатским центрам – Китаю, Японии и Южной Корее. Россия все же была частью Азии, в основном по принципам своей организации, отчасти некогда заимствованной у Монгольской империи. Но скорее можно сказать, что Россия всегда была единой в двух лицах, у нее были и азиатские и европейские черты организации. В Азии она выглядела как естественная часть Европы, в Европе всегда говорили об азиатских чертах в организации и жизни российского государства и общества.

Но все же когда Россия до Первой мировой войны выступала в Азии в качестве первоклассной европейской державы, это выглядело вполне логично. Теперь же она стремится сыграть на противопоставлении новой бурной развивающейся Азии старой имперской Европе. Но при этом она сегодня не может быть в ряду первоклассных азиатских стран вроде Китая, слишком разные задачи и экономический потенциал, слишком велика вероятность возникновения зависимости и, в конце концов, слишком разные интересы. Для новой Азии Россия – это «блудный сын» Европы или западной цивилизации, и многие отдают себе отчет, что возвращение Москвы к прежним отношениям с Западом – это вопрос времени.

Поэтому можно предположить, что нынешний разворот на Восток – это попытка России отстоять свой прежний статус. В принципе

Москва готова играть роль еще одной империи в ряду прочих европейских или западных империй, как это было до революции 1917 года.

То есть условно участвовать солидарно с английскими, французскими, немецкими и американскими войсками в некоей операции, вроде той, что имела место в начале XX века при взятии Пекина во время подавления «боксерского» восстания (направленного против присутствия европейцев в Китае восстания ихэтуаней). Поэтому Москва и Запад готовы вести диалог по урегулированию разнообразных конфликтов.

Проблема для России здесь в том, что на Западе больше нет других соответствующих империй, которые бы конкурировали друг с другом. Сегодня есть условно коллективный Запад. При всех возможных противоречиях, например с прослушиванием американцами немцев, они все равно выступают солидарно друг с другом. Поэтому те или иные решения, даже самые противоречивые, например история с независимостью Косово, – это продукт солидарного подхода.

В чем непонимание России и Запада?

Нынешний конфликт России и Запада во многом связан с тем, что в России считают, что они заслуживают быть не только частью единой системы принятия решений, но при этом имеют право сохранять особое положение в едином западном оркестре. В то время как на Западе считают, что они предоставили России достаточно места в своем пространстве, но они не согласны, чтобы Москва играла особую роль. И, конечно, на Западе хотели бы, чтобы Россия соблюдала правила игры, если уж она часть единой системы.

Теперь между Россией и Западом взаимное непонимание, почти раскол, который угрожает, по мнению многих, даже новой холодной войной. Но может быть, напротив, это последние арьергардные бои уходящей великой империи, последняя попытка сохранить свой прежний статус. Если она не удастся, а такая вероятность существует, все-таки у России есть проблемы с экономикой, то ей придется все же вернуться в формат западноевропейской цивилизации. Но, естественно, на худших условиях, чем это было до 2014 года.

В свое время некогда великая Византийская империя оказалась на периферии христианского мира. До этого она была его центром. Империя слабела долго, периодически пытаясь изменить ситуацию. Но слабеющая централизованная империя в последние столетия своего существования медленно, но верно проигрывала в конкуренции не только целому Западу, но даже всего лишь двум итальянским торговым республикам – Венеции и Генуе. А рядом тогда была находящаяся на подъеме грозная Азия в лице Османской империи.

Проблема в том, что если не можешь сам формировать повестку дня, тогда ты оказываешься на периферии, где все очень нестабильно. Проводить самостоятельную имперскую политику можно, но если для этого есть собственные ресурсы и если такая политика является более распространенной в мире. В современном мире имперская политика в духе XIX века выглядит по большому счету анахронизмом. Но объективно Россия после советского периода истории, снова вернулась именно в это время и ей кажется, что другие западные державы ведут точно такую политику. Поэтому она не понимает, почему ей нельзя то, что можно другим.

Статья любезно предоставлена журналом «Центр Азии».