Сможет ли интернет полностью убрать телевидение?

Как выживают телеканалы в эпоху наступления интернета? Как изменилась кухня теленовостей, которые уже давно проигрывают интернет-новостям в оперативности? Об этом наше интервью с руководителем службы информационных программ «7 канала» Галиной Алькешевой.

— Сегодня мы поговорим о телевидении. Точнее о его самом сложном и интересном сегменте – теленовостях. Я сам когда-то начинал с теленовостей. Это было давно, поэтому некоторые вопросы могут показаться наивными. Время идет. Сейчас новое поколение тележурналистов. В наше время был дефицит кадров. Все рвались на телевидение. Хотели стать телезвездой. Но из 50 человек оставался один. Как сейчас?

— Сейчас почти такая же ситуация. Сумасшедший дефицит кадров. Учитывая то, что количество каналов увеличилось в разы, требуется много кадров, а рынок неполный. Профессионалов мало. Поэтому берут студентов с 1-2-х курсов и обучают на практике. Не все выдерживают. Через год-два люди уходят. Только 20% остаются в профессии.

— Может, зарплата маленькая?

— В новостях маленькая зарплата. Так было всегда.

— А насколько важен уровень зарплаты сейчас для молодых журналистов? В наше время все стремились просто присутствовать на телевидении. Денег не надо – работу давай.

— Ваше время и мое — разное. В мое время человек мог год стажироваться, лишь бы только быть на этой кухне. Были рады подносить редактору чай, потому что было престижно находиться в той или иной программе. Сейчас по-другому. Когда запускался один республиканский канал, редактор пошел на журфак искать пытливых парней и девушек. Думал, что достаточно научить их. Один из первых вопросов, заданный ему студентами, которые еще ни дня не работали, это размер зарплаты.

— Это, наверное, актуально?

— Актуально, потому что времена другие. Мы учились в Алма-Ате и жили с родителями. Нам не нужны были деньги.

— А сейчас снимают квартиры.

— Снимают квартиры по 2-3 человека. Еще отправляют часть денег родителям в регионы. Условия диктуют.

— Сейчас многие руководители газет говорят, что интернет их просто сжирает. А что происходит с телевидением?

— Пока по замерам телевидение остается самым массовым СМИ. Но процент читающих интернет растет с каждым годом. И

телевидение сейчас, особенно новости, выполняет функцию газет конца 90-х – начала 2000-х.

Тогда подавали информацию в стиле «что? где? когда?», а наутро давали развернутую информацию. Сейчас так работает телевидение. Мы не можем конкурировать с соцсетями. Они нам нужны. Люди узнают информацию через 2-3 минуты после события. Поэтому телевидение делает акцент на анализе. Поэтому в сентябре на «7 канале» переформатировали новости. Это часовое ньюс-шоу Seven News.

— То есть происходит событие, вы его осмысливаете, дополняете и выдаете вечером в более широком варианте.

— Да, в каждом выпуске есть главная тема. Ее мы ищем утром. Мы понимаем, что она сегодня главная. Ее все обсуждают. Что? Где? Когда? К ним добавляется – Почему? Обязательно мнение экспертов. Стараемся дать рецепт – что делать? Вспоминаем какую-то историю. Приводим статистику. Новость дня выходит уже не на 2-3 минуты, а на 8 минут. Это один блок, состоящий из нескольких маленьких блоков. Мы приглашаем экспертов в студию. Или они выходят в прямой эфир через окна.

— Сколько людей нужно, чтобы так работать?

— На самом деле не так много. Наша редакция ничем не отличается от конца 90-х – начала 2000-х. Единственное отличие – система продюсеров. Раньше журналист работал над материалом сам. Сейчас в нашей редакции, пока журналисты на съемках, а к примеру, горит какой-то объект, мы знаем, что сгорела облицовка, продюсеры прозванивают экспертов, приглашают их в студию или отправляют съемочную группу с аппаратурой, чтобы выдать на месте прямой эфир. Получается, над главной темой работает большое количество людей, не говоря уже о других новостях. Есть еще система корпунктов. По ним собираем происшествия и подаем вечером. Таким образом стараемся держать зрителей. А зритель понимает, что ему объяснят произошедшее и дадут рецепт к действию.

— Сейчас многие каналы и газеты не только в Казахстане, но и СНГ увлекаются или чернухой, или желтизной. Вот открываем ленту: осуждены члены ОПГ; до смерти избит водитель библиотеки и т. д. Идет лента черных материалов, высокие рейтинги. Есть искушение идти за чернухой и повышать рейтинги? Как строится ваша политика?

— Вы правильно говорите. Но начну с другой стороны.

Эту чернуху диктует аудитория. Доходы канала зависят от рекламы. Реклама зависит от рейтингов. Мы все в этом завязаны. Но мы стараемся не злоупотреблять такими новостями.

Стараемся показать, почему это произошло и как этого можно избежать. Если мы не помогли одному человеку, то есть надежда, что другой, посмотревший эту новость, не совершит самоубийство, потому что увидит последствия. Например, показываем, как женщина потеряла ребенка, потому что согласилась сделать пункцию околоплодных вод, которую можно было не делать, но ее уговорил генетик. Предположительно – вина врачей. Мы показываем, как избежать врачебных ошибок, к каким врачам обращаться, как отличить хорошего врача от плохого. Поэтому от таких новостей никуда не деться. Но мы можем показать выход из ситуации.

— Вы сказали про самоубийство. Разве сейчас журналист может говорить о самоубийстве до окончания следствия?

— Очень хороший вопрос. Чем отличаются новости 10-летней давности от сегодняшних? Сама аудитория стала юридически подкованной. Сколько исков подают друг на друга! Соседи судятся за метр территории дачи. Зрители информационно и юридически подкованы. И журналисты сейчас, как «Отче наш», знают закон о СМИ.

— А разрешение на фотосъемку и видеосъемку?

— Да. Человек, дающий интервью, сначала должен дать согласие на него. Я даже больше скажу: нас девочка выехала на съемку бомжей. Выехали туда, где мы знали, что их точно встретим. Выходят из машины, устанавливают камеры. Один

бомж говорит: «Мы не даем разрешение на съемку».

— Правильно. Он юридически подкован.

—  Все, что остается корреспондентам, – это свернуть камеры и ехать к другим, более лояльным бомжам. Возвращаясь к самоубийству: если материал идет день в день, то в съемках должно быть слово «предположительно». Мы все понимаем, что это может выглядеть как самоубийство. Наши журналисты знают, что есть понятия «подозреваемый» и «обвиняемый». И еще важный момент – редакция и журналист не несут юридической ответственности за прямую речь. За слова, сказанные в синхроне, несет ответственность сам человек.

— Сегодня лично для меня злободневна тема блогерства. Есть предложение приравнять блогеров к журналистам. Но я не могу согласиться, что блогер такой же журналист, как и я, работающий много лет. Есть редакция, есть возможности, корпоративная этика. Как вы относитесь к блогерам и журналистам?

— Я до сих пор

не понимаю, в каких рамках работают блогеры. Мы работаем в рамках закона о СМИ. А что положено или не положено блогерам – непонятно.

Они объединяются.

— Если блогер чего-то написал, вся толпа начинает его поддерживать.

— Это еще один открытый вопрос. Журналисты в соцсетях не объединены. Это разрозненная группа с подгруппами. А блогеры, объединившись, защищают своего за скандальный пост. Нам, журналистам, остается только объединяться, стоять друг за друга. Говорить, что блогеры отберут наш хлеб, пока нельзя. У них ограничены ресурсы. А в наших руках настоящие СМИ.

— И еще один вопрос. В обществе, где нет цензуры, если ты действуешь в рамках закона, должна быть самоцензура – внутренняя интеллигентность. Вот как с этим обстоит дело у молодого поколения?

— Андрей, а можно вопрос вам?

— Да.

— Представьте, мама потеряла ребенка. Вы будете брать у нее интервью?

— Сложный вопрос. Не знаю. Конечно, мне ее жалко.

— Это тоже вопрос этики. Но мы, журналисты, должны показать ее, чтобы на ее истории помочь людям, которые столкнулись с подобными проблемами. Я считаю, что нужно записать интервью, если она согласна. Если нет, то нельзя ломиться. Это тонкая грань самоцензуры и этики. Каждый журналист решает сам. Можно записать интервью, которое взорвет интернет и соцсети, сделает человека знаменитым. Но это дело совести, чести, воспитания человека. На этот вопрос мы долго еще не сможем ответить. Кто-то возьмет телефон ребенка, который потерял маму. А кто-то скажет — оставьте ребенка в покое.

— Я всегда старался избегать показа таких эмоций, даже самых искренних. Можно прийти, записать бабушек в слезах, недовольных размером пенсий. А можно капнуть глубже – отчего и что можно сделать?

— Нельзя забывать, что

телевидение – это все-таки элемент шоу. Как бы нам ни казалось, что это четвертая власть.

Хотя я и с этим согласна. Но рамки должен устанавливать руководитель СМИ, главный редактор и сам журналист. На что он готов пойти в своей информационной политике, чтобы сделать себе имя.

— Вы говорили, что приходит много молодых людей. Но зачастую сертификаты, справки покупаются. Были такие случаи?

—  У нас ушел Камиль Галиев – ведущий шоу Seven News. Его пригласил канал РБК. Мы его с радостью отпустили, понимая, что это путь наверх. Встал вопрос замены. Объявили кастинг. Начали идти претенденты. В один день звонит охрана, говорит, что пришел молодой человек, просит меня спуститься. Я спускаюсь. «У вас тут кастинг?» -«Да». -«Куда?» — «В новости». -«Мне подходит». — «Какое у вас образование?» -» Я молодой, красивый, профессиональный телеведущий с красным дипломом»…

— У нас что, учат на телеведущих? Он с таким дипломом пришел?

— Такой же вопрос и у меня возник. Он достает корочку красного цвета — это оказался сертификат 16-дневных курсов телеведущих.

— Это много. Человек две недели учился…

— Ему присвоена высшая профессиональная степень. Мы его записали, прошел кастинг.

— Подошел?

— Нет.

— Мне остается пожелать вам больше хороших новостей.

Видеоверсию смотрите здесь.