Алма-Ата богемная: про “Ленина”, свободную любовь и культовые места. Часть третья

К правительственным концертам во времена недавнего коммунистического прошлого подходили с полной ответственностью: не дай бог, малейший прокол, головы не снесешь! Конечно, не в прямом смысле этого слова, потому что за неправильно решенный в идеологическом плане концерт в ГУЛАГ отправляли только во времена Сталина, но могли дать строгий выговор с занесением, и тогда человек попадал в «черный список» — и прощай любимая работа.

Часть первая.

Часть вторая.

Специально писался сценарий, утверждавшийся в идеологическом отделе ЦК партии; биографии артистов, которые должны были принимать участие в торжественном мероприятии, просвечивали аж до третьего колена, чтобы не было у них среди предков врагов народа, а были только чистокровные «арийцы». Свет, задники, кулисы, репертуар и костюмы тоже утверждались, чтобы все было строго в коммунистическом «красном» стиле. Все это напоминает шаманские сакральные ритуалы. Впрочем, так оно и есть.

Какие песни мы пели

Начинали репетировать за неделю, а то и дней за десять, смотря по степени важности мероприятия, и по нескольку раз в день. Вначале без костюмов и не в полную силу. Но с приближением торжественного момента репетиции становились все более изнурительными, все более ожесточенными. Режиссер-постановщик шоу уже заставлял облачаться в концертные костюмы и работать по-настоящему. В зале во время этих репетиций, как правило, кроме режиссера и его команды присутствовали люди из партийных органов. Потом этот концерт уже сдавали специальной комиссии, состоящей из представителей Министерства культуры и партийных чиновников из отдела идеологии ЦК КПК. Вот такой был жесточайший контроль.

А тут, представьте себе, Москва. Центр метрополии. И степень мероприятия самая крутая — юбилейный концерт, на котором должны присутствовать первые лица СССР и, соответственно, Республики Казахстан. Режиссер К., фамилию называть не хочу, в то время был, кажется, то ли народным, то ли заслуженным деятелем искусств (а постановщик подобного концерта обязан был быть на худой конец заслуженным, не менее того), с ног сбился и голос сорвал уже на второй день, так что сипел через специальный микрофон. Десять дней гонял К. всех, пока десять потов с нас не сошло. Ну, может быть, за исключением уважаемых народных артистов СССР. Они и так все выполняли великолепно. Ну а мы, молодые, конечно, понимали, что это очень ответственное мероприятие, но ведь

мы были в самой Москве, этом громадном мегаполисе. Искушений — множество. Культурная программа — разнообразная: рестораны, пивбары, московские шлюхи…

И хотя мы жили в режимной гостинице, все равно за червонец швейцары, больше похожие на вальяжных царских генералов, закрывали глаза на то, что мы проводим в номера девчонок. Но даже когда попадался особо честный цербер, нам все равно удавалось его обмануть. Музыканты — народ ушлый, тертый и хитрый. Однажды мы пронесли двух девушек в чехле от контрабаса! Так я узнал, что среднестатистический человек женского пола помещается в этот гигантский чемодан для инструмента, если, конечно, примет нужное положение. Сделали две ходки, и чувихи оказались в гостиничном номере. А швейцар не получил ни копейки. Вообще ходила легенда о том, что когда

некие гастролеры прожгли в одной гостинице большой кожаный диван, за который нужно было, соответственно, заплатить, то они в течение нескольких суток, распилив его на части, вынесли в сумках и чемоданах на помойку.

Когда дежурная пришла принимать номер, то не могла врубиться, куда же делся диван. А на нет — и суда нет. Артисты благополучно смылись из отеля. А дежурную увезла «скорая».

Так что, когда приходило время репетиций, мы были, можно сказать, никакие. Спали на ходу. Вот режиссер и злился. В таком состоянии была не только наша группа, но и процентов пятьдесят этой «солянки». На артистическом слэнге, когда на одной сцене выступают разные артисты, это называется «сборной солянкой» На предпоследней репетиции, перед сдачей, К. страшно ругался, иногда даже матом. Но ничего поделать не мог, в концерте не было необходимого драйва. Нужно сказать, что ненормативная лексика среди артистов вообще была в ходу. Так что матом никого удивить было нельзя. Иногда ругались черными словами даже молоденькие артистки, что особенно было пикантно. Представьте юную изящную балерину в белой пачке, на пуантах, танцующую умирающего лебедя, которая в кулисах неожиданно посылает тебя на конкретные три буквы, когда ты пытаешься ее закадрить.

И, видимо, у бедняги режиссера в какой-то момент сдали нервы, он перестал контролировать себя, и тогда случилось нечто невероятное. После третьего или четвертого нестройного исполнения всеми артистами, участвовавшими в концерте, заключительной песни про Кремль Лебедева-Кумача, в которой был припев: «Кипучая, могучая, никем непобедимая… Страна моя… любимая…. » К. именно на слове «любимая» вдруг как заорет в микрофон (откуда только голос прорезался): «Да сколько же можно?! Сколько можно лажу пороть?! Вы думаете, мы все тут от хорошей жизни эти песни поем?! Конечно же, нет. Разве это жизнь! Мы все тут на этой сцене стоим совсем не от хорошей жизни!..» Тут он заткнулся, потому что понял, какие слова произносит его язык. («Жизнь и смерть — во власти языка», — сказал Соломон.) И мы все тоже застыли, услышав эту самую настоящую антисоветскую тираду из уст заслуженного деятеля искусств, коммуниста со стажем, известного и уважаемого в республике человека, давно доказавшего лояльность советской власти! Но в минуты душевного волнения из глубин подсознания выплывают потаенные мысли, которые не спрячешь даже от себя и которые предательский язык с удовольствием озвучивает.

Минут пять в зале «Россия», в центре Москвы, столице коммунистической империи, царила гробовая тишина. А потом хлопнула входная дверь, и у меня даже сердце екнуло. Мне показалось, что это наряд гэбэшников спешит арестовать незадачливого режиссера. Но это была всего лишь уборщица, вытиравшая пыль… После этой небольшой паузы мы все же продолжили репетицию, в течение которой ничего особенного не произошло. Зато все артисты пели на удивление вдохновенно и стройно, чем заслужили похвалу К. А сдача юбилейного концерта на следующий день представителям высокой партийной комиссии и Минкультуры СССР вообще прошла на ура. Вот уже наступил праздничный вечер, и К., как ни в чем не бывало, появился за кулисами за два часа до концерта. Я вздохнул с облегчением и тут же услышал чью-то реплику, что наверняка режиссера арестуют в Алма-Ате. Но темное закулисье не позволило рассмотреть этого человека, который произнес вслух то, о чем многие думали. Зал был полон, ждали Брежнева и Кунаева. Но их все не было. Поэтому концерт отложили вначале на полчаса, потом еще на полчаса. И все терпели, как миленькие, артисты и публика, не проявляя признаков недовольства, — вот какой был тогда вышколенный народец. Потом выяснилось, что высокое начальство не приедет. И тогда все пошло своим чередом. Концерт удался на славу. А потом мы вернулись в Алма-Ату, и опять с режиссером ничего не произошло… С тех пор много воды утекло. К. после развала Советского Союза, насколько мне известно, в политику не ударился и даже вроде бы не обливал помоями коммунистическое прошлое, как это делали и делают многие. А ведь мог бы.

Конец

Р. S. Про некоторые культовые кафе, бары и рестораны просто необходимо добавить. Например, считается, что в Москве в 1962 году существовало всего три официальных места, где можно было за полночь посидеть с друзьями и расслабиться. А вот Алма-Ата, бывшая столица южной провинции империи под названием СССР, была в те времена городом дремучим и нетронутым в смысле питейных заведений – баров, кафе, ресторанов и т. д. Но в далеком 62-м я еще под стол пешком ходил, а вот ситуацию 70-80-х годов в этом плане знал уже лучше. ( В моей книге «Алма-Ата неформальная» этой теме посвящена целая глава, так что в каком-то смысле повторений не избежать. Хочу только добавить, что несколько лет я работал в ресторанах нашего города в качестве «лабуха», то есть кабацкого музыканта, а однажды судьба забросила даже учеником бармена в популярное кафе «Эдельвейс». Я потом оттуда сбежал, не выдержав испытаний, обрушившихся на меня: выпивка халявная всегда под рукой и море доступных девчонок, поэтому знаю эту стороны жизни не понаслышке.) Мой первый поход в кафе под названием «Молодость», что находилось на углу улиц Пастера и Дзержинского, помню смутно… Отмечали день рождения кого-то из наших пацанов. Купили в ближайшем гастрономе на углу Гоголя — Дзержинского (на «Дзержаке») портвейн, а закуски нам выставила официантка. Нам было лет по 14-15. Кафе было типичной «тошниловкой», или «гадюшником», построенным как раз напротив текстильной фабрики (теперь уже бывшей). С появлением опыта мы уже знали, что так называют самый низкоразрядный вариант алма-атинских питейных заведений. Дешево и сердито. Можно было за три-пять советских рублей выпить и закусить. А не хочешь, то на разлив продавали вино. Стакан портвейна № 12, самый козырный в то время, стоил примерно копеек 75 — цена усиленного обеда школьника старших классов. Это было в начале далеких 70-х, а, как известно, именно семидесятые считаются веком брежневского социализма, который называют еще «застоем». Между тем как раз в том самом застое Алма-Ата превратилась в один из красивейших городов Советского Союза. Даже за те два года, что я служил в Красной армии, кунаевский расцвет привел к тому, что город изменился до неузнаваемости: уезжал из провинциального центра окраинной республики, а вернулся в современный цивильный город… по меркам СССР, конечно.

Кафе «Театральное» на «Броде» (отрезок улицы Калинина до улицы Мира назывался на молодежном сленге «Бродвеем») в те годы было типичным «гадюшником», во всяком случае по вечерам. Туда можно было прийти со своим спиртным, и официантка слова бы не сказала. Тусовалась в «Театралке» в основном молодежь из центра, так называемая «золотая». Напротив, через улицу Калинина, находился ресторан «Иссык», Здесь вживую играл лучший в городе бэнд с дудками. Публика, как тогда говорили, блатная или «заворованная», в основном торгаши, менты, чиновники, партаппаратчики среднего звена, криминальный элемент, путаны. Даже при пустом зале, чтобы туда попасть, нужно была дать на лапу швейцару хотя бы три или пять рублей. Находился ресторан при гостинце «Алма-Ата», в которой можно было снять номер с путаной. За большие деньги, конечно, и соблюдая конспирацию.

Вообще, «Бродвей» и прилегающие к нему окрестности словно магнитом притягивали желающую оттянуться публику. Ниже кварталом, на углу улиц Кирова и Панфилова, находилось два культовых места – «Льдинка» («Кругляшка») и «Аккушка». «Льдинка» благополучно дожила до наших дней и сгорела буквально недавно (ее вот-вот должны восстановить), точь-в-точь повторив судьбу легендарного летнего кафе «Акку» – аналога питерского кафе «Сайгон» или московской «Метелицы», которое полыхнуло еще во времена перестройки. Кстати, пожары в городе, посредством которых уничтожались не только легкие постройки, но и довольно устойчивые, построенные на века здания, не редкость. Например, сгорел ТЮЗ, резиденция генерал-губернатора Верного, ресторан «Самал» по дороге на Медео и много чего другого. Правда, потом «Самал» быстро восстановили в первозданном, так сказать, обличии. ( Когда уже перестройка набирала обороты, а я работал в еженедельнике «Горизонт», то иногда приезжал «на замену» в «Самал». «На замену» — это когда подменяют оригинального музыканты из группы на некоторое время или целую группу другим составом.

И кабак постоянно терроризировал джигит, как говорили, из группировки Рыжего Алмаза, по кличке Малый, или Маленький. Набравшись водяры, он начинал ходить по залу, ставить всех на место, задирать и т. д.

А на следующий день появлялся другой беспредельщик, только в форме мента. Это действительно был настоящий милиционер, который вел себя точно так же. Этот к тому же иногда для острастки вытаскивал макаров и тряс у себя над головой. Лихие девяностые, одним словом.) Между тем история «Аккушки» – это история нашей андеграундовой субкультуры (так же, как история «Каламгера», или «Калама», бара Союза писателей Казахстана). Хотя там и любила зависать богемная публика, состав все же был разношерстным. Запросто можно было наткнуться на секретаря горкома комсомола и популярного фарцовщика, на известного киноактера и криминального авторитета, на культового джазового музыканта и преподавателя вуза, любителя «Таласа». Дух свободы витал над этими местами. Make love not war.

Ресторан «Алма-Ата» находился чуть ниже угла ШефКома (угол улицы Шевченко и проспекта Коммунистического). Второй этаж славился своими гигантскими размерами, за что получил прозвище «конюшня». Тоже довольно приличный ресторан времен социализма, и более демократичный, чем «Иссык». На первом этаже находились молодежное кафе и бар. В кафе подавали цыплят табака. Рядом была пристройка (она и сейчас есть), в которой на третьем этаже находился самый знаменитый в то время бар – называли его просто «третий этаж». Там продавали настоящие коктейли. Помню название двух: «шампань-коблер» и «коньячный». Попасть на «третий этаж» в пятницу или субботу вечером можно было только чудом или за взятку, а очередь начиналась еще на входе, у дверей первого этажа. На шестом этаже, на открытой площадке, которая работала при любой погоде, продавали шашлык и спиртное. Все удовольствие на двоих или троих стоило рублей 10, бутылка водки и по паре палочек шашлыка. В качестве «лабуха» я отработал в этой «конюшне» ( на первом этаже) пару лет. Малочисленные тогда в Алма-Ате хэдбэнгеры нас обожали, мы были единственной группой, которая играла настоящий хард-рок, «каверы» западных англоязычных групп. Но времена были смутные, и уже тогда стали появляться первые банды полурэкетиров, полуспортсменов, устроившие себе тут нечто вроде штаб-квартиры. (Подробнее об этом написано в книге «Алма-Ата неформальная».)

Столица расцветала с каждым годом. Появлялось все больше и больше классных кафе и ресторанов. Например, построили гостиницу «Казахстан» и при ней одноименный ресторан. Появилось кафе по испанскому проекту под названием «Океан». Одно время там собиралась кавказская диаспора, также их любимой точкой были бар и ресторан «Турист». Бар и ресторан на Медео тоже были некоторое время модным местом. Именно там, в ресторане на Медео, стало работать первое в Казахстане варьете, там играл знаменитый джазовый барабанщик Тахир Ибрагимов и начинала певческую карьеру Нагима Ескалиева. Варьете потом надолго прописалось в «Туристе».

Построили вполне цивильную пивную «Думан», напротив магазина «Алмаз» по Гоголя. К пиву там подавали креветок и раков. Пивная выгодно отличалась от остальных «зачуханных» пивнушек города. Но попасть туда было делом непростым (вообще, поскольку был дефицит всего, свободные места в престижных ресторанах и популярных кафе тоже были в дефиците – проникнуть внутрь можно было, не только дав «на лапу» швейцару, но иногда и через черный вход). В «Алмазе» на втором этаже (где сейчас компьютерный магазин) находился «Скворечник», тоже очень популярный молодежный бар. Не менее востребованным было кафе «Меруерт» по улице Мира, выше проспекта Абая (сейчас в нем офис банка), где «лабала» группа «ЭрХаЭн», тогда очень популярная среди молодежи: братья Миклошичи, барабанщик Вилли Франк и клавишник Андрей Мисин. Они играли в зале на втором этаже, где был как бы основной зал, а на первом находилось нечто среднее между баром и залом попроще, «тошниловкой», там Рашид Нугманов снимал некоторые эпизоды фильма «Игла».

Комплекс «Отрар», возведенный на волне перестройки, так вообще, фигурально выражаясь, был для меня как родной. Наша группа состояла в основном из представителей титульной нации, поэтому руководство АОМА (Алма-Атинское объединение музыкальных ансамблей) решило нас туда «посадить» ( я об этом уже писал. См. «Алма-Ата музыкальная» ). Это был настоящий рай для «лабухов». «Файда» за вечер — не менее 50 рублей на нос. И никаких разборок и драк. Высочайший уровень обслуживания. Официантов и метрдотелей (во всяком случае некоторых) посылали на стажировку в Москву. Кухня была отменная, хотя если говорить о кухне, то своей едой славился ресторан «Жетысу», который находился в одноименной гостинице напротив ЦУМа. Ночной бар «Отрара» – первый в Алма-Ате подобный, сразу стал неким культовым местом, а его бармены имели статус поп-звезд. Прорваться туда — как попасть на некоторое время на Запад. «Мальборо», виски, кока-кола, путаны, фарцовщики — и кругом все говорят на иностранных языках! Это притом, что рядом с баром была комната дежурных кагэбэшников, которые гоняли местных, то есть советских, пока им не «забашляешь». Мы там часто зависали до утра, просаживая честно заработанную «файду».

…Потом уже открылось самое первое (или одно из первых) в городе кооперативное кафе «Бригантина», с кооперативным составом музыкантов и… понеслось.