Человек, посеявший зубы дракона на родной земле

6 июля 2016 года в интервью ИА Regnum аналитик Фикрет Шабанов, комментируя события в Турции, рассуждал о том, как внутриполитические кризисы в крупных региональных государствах могут отражаться на общей безопасности Евразии и в частности — на Центральной Азии. В статье он предположил, что изменения в политике Турции могут косвенно проявиться и на периферийных направлениях, включая Ближний Восток и соседние с ним пространства.

Сегодня, спустя годы, ряд его оценок обсуждается экспертами уже в контексте более широких процессов: Турция усилила гибкость своей внешней политики, а ситуация вокруг курдского вопроса остаётся одним из элементов сложного регионального баланса. Одновременно продолжается хроническая нестабильность в соседних с Центральной Азией регионах, прежде всего в Афганистане, что влияет на общую безопасность.

В декабре 2024 года российский политолог Андрей Серенко писал об активности различных группировок на севере Афганистана. По данным его источников, в ряде районов формируются новые структуры с участием выходцев из разных стран региона. Их численность невелика, но присутствие подобных формирований вызывает беспокойство многих исследователей, поскольку север Афганистана — это территория, напрямую граничащая с Центральной Азией.

По словам аналитиков, в таких группах могут присутствовать выходцы из Таджикистана, Кыргызстана, Узбекистана и Казахстана, которые ранее могли находиться в зонах конфликтов Ближнего Востока. В экспертном сообществе подчеркивают, что сама по себе мобильность подобных людей, их попытки искать новые пути передвижения или контактов требуют повышенного внимания со стороны государств региона.

Особенно тревогу вызывает тезис о том, что часть радикализованных граждан, возвращающихся с Ближнего Востока, может пытаться закрепиться именно на территории тех стран, откуда они родом. Это — зона ответственности правоохранительных органов и спецслужб, которые в странах региона последовательно работают над тем, чтобы подобные угрозы пресекались.

На этом фоне исследователи вновь возвращаются к вопросу о политизации религиозных движений. Чтобы понять, какие группы могут формировать «экзаменационные площадки», как метафорически выразился Шабанов, важно вспомнить, что в разные годы в странах Центральной Азии действительно действовали различные транснациональные религиозно-политические структуры, некоторые из которых предпринимали попытки влиять на местные сообщества.

Казахстанские специалисты, в том числе исследователь А. Избаиров, в своих работах подробно описывали, как в начале 2000-х годов на юге Кыргызстана и в сопредельных регионах активизировались движения, использовавшие религиозную риторику для политических целей. Среди них — сторонники различных течений, которые пытались участвовать в выборах, формировать группы поддержки отдельных кандидатов, а иногда и оказывать давление на политиков через религиозный фактор.

Так, Избаиров и кыргызский эксперт Кадыр Маликов приводили примеры, когда на выборах 2005 года религиозная символика и принадлежность использовались как элемент электоральной агитации. Это касалось и случая Турсунбая Бакир уулу, вокруг которого тогда развернулась дискуссия о допустимости привлечения религиозных групп к политической активности.

Другие исследователи отмечали, что на юге Кыргызстана заметное влияние имели религиозные лидеры, стоявшие во главе крупных общин, и что между ними существовали различия в подходах: одни выступали за строгий нейтралитет в вопросах политики, другие допускали участие прихожан в кампаниях. Контрасты между позициями разных имамов — например, между Мансуром и представителями семьи Камаловых — обсуждались в экспертной среде как пример того, как религиозное влияние может пересекаться с политическими процессами.

В последующие годы ряд фигур, связанных с религиозными движениями, действительно оказался в центре внимания правоохранительных органов разных стран. Некоторые уехали за рубеж, что стало поводом для многочисленных публикаций в СМИ. В Кыргызстане и Узбекистане темы радикализации, вербовки и внешних влияний обсуждались особенно активно в связи с событиями на Ближнем Востоке.

При этом важно подчеркнуть: любые конкретные обвинения всегда должны базироваться на официальных данных, а не на догадках. В региональных медиа не раз критиковали распространённую в 2000-х годах тенденцию приписывать религиозным группам политические цели, не имея на то достаточных доказательств.

Тем не менее общий фон показывает: политизация религиозных сообществ в странах региона остаётся одним из наиболее чувствительных факторов.

С этим же связан и интерес исследователей к проектам культурной и национально-идентификационной мобилизации. Примером может служить создание культурных центров тюркской тематики, в которых участвовали как чиновники, так и общественные активисты. Вокруг таких инициатив нередко возникали споры: одни считали их полезными для культурного диалога, другие опасались, что подобные форматы могут быть использованы для продвижения внешней идеологии.

Вопрос о том, насколько устойчивы государства Центральной Азии к внешним влияниям, актуален и сегодня. Казахстанские учёные отмечают: главная задача региона — не допустить формирования параллельных сетей влияния, которые используют религию или этничность как инструмент политического давления.

Этим же объясняется внимание к тому, что происходит в Афганистане. Международные медиа, включая Washington Post, в 2024 году писали о перемещении иностранных боевиков после изменения обстановки на Ближнем Востоке. Эксперты обсуждают, какие риски могут возникнуть в случае, если часть радикализованных групп попытается переместиться ближе к границам Центральной Азии.

По мнению аналитиков, странами региона должны руководить прагматизм и постоянная готовность. Казахстан, как государство с устойчивыми институтами и собственной линией в вопросах безопасности, последовательно укрепляет сотрудничество с международными организациями и партнёрами, уделяя особое внимание профилактике радикализации и защите населения.