Новая редакция Концепции развития государственного управления меняет структуру администрирования

16 июня Президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев подписал указ, которым утверждена новая редакция Концепции развития государственного управления до 2030 года. Публичной презентации не последовало, однако сам документ задаёт институциональную логику на годы вперёд: как будет организовано взаимодействие между государством и гражданами, как перераспределяются функции между центром и регионами, и какие требования предъявляются к самому аппарату.

В отличие от предыдущих редакций, новая версия построена по технократическому принципу: вместо общего набора намерений в ней закреплена структура исполнения, набор показателей и условия, при которых система считается устойчивой. Сам язык документа изменился – он стал ближе к внутреннему регламенту, чем к программному заявлению.

Внутренняя структура изменилась не только в языке, но и в логике. Если предыдущая версия исходила из необходимости совершенствовать существующее, то новая редакция исходит из презумпции устарелости всей прежней системы. Отсюда отказ от деления на «проблемы», «пути решения», «приоритеты» – вместо этого задана каркасная схема: функции, процессы, контроль, исполнение. Аппарат больше не рассматривается как носитель политической воли – он существует как управленческая машина с измеряемыми реакциями и встроенной коррекцией хода. Концепция исходит из того, что управление не нуждается в новой легитимации – оно нуждается в новой сборке.

Изменения в ключевых принципах это подтверждают. Так, понятие «эффективности», ранее трактуемое через внешние оценки и соответствие ожиданиям общества, заменено на категорию «результативности», под которой понимается достижение заранее заданных управленческих целей независимо от общественного отклика. Принцип «открытости», который в старой редакции связывался с обеспечением доступа к информации и диалогу, теперь подменён понятием «прозрачности процедур» – не коммуникация, а предсказуемость шагов. «Профессионализм» трактуется не через стаж или квалификацию, а через способность работать в условиях постоянно меняющихся целей, с готовностью к обучению и переходу между уровнями принятия решений. Само понятие государственной службы в этом контексте сдвигается: это уже не структура власти, а носитель исполнительно-технических функций в едином процессе выработки и реализации решений.

По сути, речь идёт о полной десубъективации аппарата. Исполнитель становится винтом в управленческом цикле, где значимость имеет не личная инициатива, а встроенность в модель. В этом можно усмотреть угрозу бюрократизации, но скорее следует говорить об изменении типа бюрократии – от командно-административной к процессно-технологической. Не решение задачи, а поддержание ритма становится целью.

Параллельно происходят незаметные сдвиги в распределении полномочий. Концепция практически не упоминает общественные институты, за исключением формальных процедур обратной связи. Местное самоуправление обозначено как звено исполнения, но не как самостоятельный центр инициатив. Даже такие прежние ритуальные формулы, как «поддержка институтов гражданского общества» или «развитие социального партнёрства», исчезли. Гражданин, таким образом, возвращается в привычную для казахстанского управления позицию – объекта, но с правом на реакцию. Его можно услышать, обработать, но не вовлекать в выработку управленческого решения. Управление остаётся делом специалистов.

Политолог Мурат Тулеутаев, старший научный сотрудник Лаборатории политических исследований «Даналық», считает, что это не случайный сдвиг.

«Концепция написана так, будто страна уже живёт в условиях высокой политической зрелости. Вся логика текста предполагает, что субъектные конфликты сняты, что ни один актор не будет бросать вызов системе. Это проект для мира, в котором население – согласованное множество заявителей, а государство – оптимизированный интерфейс. Именно поэтому в нём нет места конфликту, инерции, саботажу. Всё это выпадает из конструкции».

Те же черты проступают в механизмах исполнения. Вместо «мероприятий» и «проектов» – блоки, описывающие принципы исполнения и контуры мониторинга. Вместо лозунгов – перечни. В тексте нет ни одной отсылки к необходимости реформировать отношения власти и общества, нет понятий «перераспределение», «делегирование», «инициатива снизу». Вместо этого – контроль, унификация, унификация через цифру. Все связи между уровнями аппарата сведены к процедурам, ответственность закреплена через метрики, горизонтальные взаимодействия сводятся к форматам отчётности.

В этом смысле концепция не описывает желаемое будущее – она нормирует реальное настоящее, где политическое решение уже не обсуждается, а исполняется по заданной траектории. Её ценность не в обещании перемен, а в попытке стабилизировать форму. Она не корректирует повестку, а фиксирует контур действия.

Всё, что происходит этим летом в казахстанском государственном управлении, логически укладывается в рамки обновлённой Концепции. Не как исполнение, а как прояснение модели. Постановление о возврате средств из Национального фонда, принятое в июле, формально представляет собой техническую меру, но в логике документа это важнейший жест: впервые возвращаемость недоосвоенного бюджета фиксируется как часть управленческой нормы. Деньги больше не считаются освоенными, если они просто выделены – они должны пройти цикл, за который кто-то отвечает. Это не про борьбу с неэффективностью. Это про то, что бюджет становится операционной системой, а не политическим ресурсом. Ошибка исполнения приравнивается к нарушению порядка, а не просто к неудобству.

Та же логика работает в реформе МВД. Речь идёт не о структурной или кадровой трансформации, а о перегруппировке функциональной нагрузки. Упразднение местной полицейской службы и перераспределение задач между управлениями профилактики и охраны – это не про усиление или смягчение полицейского давления. Это про упрощение архитектуры. Подобно тому, как в коде удаляются повторяющиеся процедуры, в министерстве устраняются дублирующие механизмы. Главное не то, кто за что отвечает, а чтобы не было коллизий в исполнении. Та же схема лежит в основе недавних поправок к процедурам предоставления гражданства, миграционного контроля, приватизации служебного жилья. В каждом из случаев – не политическая переоценка, а функциональная чистка.

Слияние антикоррупционного агентства с подразделениями Комитета нацбезопасности выглядит как откат, если мыслить в логике институционального плюрализма. Но если читать это в рамках новой Концепции, всё объясняется иначе: неважно, кто именно отвечает за превенцию и контроль, важно, чтобы цикл был замкнут, наблюдаемый, не имел внутренних противоречий. Прозрачность тут означает не публичность, а линейность. В этом смысле антикоррупционная реформа  не шаг назад, а шаг внутрь.

Отдельного нимания заслуживает введение специализированных кассационных судов. Не столько сама юрисдикция важна, сколько то, что впервые введено процедурное разведение потоков: уголовные, административные и гражданские дела больше не конкурируют за внимание одной и той же инстанции. Это мера организационная, но в духе того же мышления: управление – это не распределение справедливости, а правильная маршрутизация. Суд, как и бюджет, как и аппарат, должен быть средой с понятными границами, где каждый запрос идёт по отлаженному каналу.

Даже та сфера, которая раньше традиционно воспринималась как связанная с политической волей – формирование кадрового корпуса – теперь становится частью технократической структуры. Недавние изменения в системе оценки госслужащих и распределения административных позиций (включая ввод цифровых моделей отслеживания карьерных траекторий) подтверждают это: чиновник больше не субъект, а единица в модели. Он оценивается не по инициативности или репутации, а по способности встраиваться в процедуру. Это не ухудшение, но и не прогресс – это консолидация. Система перестаёт зависеть от индивидуальностей.

Нельзя не заметить, что во всех этих изменениях отсутствует апелляция к социальной поддержке реформ, к необходимости консенсуса или обсуждения. Не звучит и аргумент об идеологических ориентирах. Всё сделано в логике инженерного проекта: устраняются неполадки, настраивается эффективность, вводится система контроля. Не потому, что так велит общественный запрос, а потому что в рамках логики исполнения иначе нельзя. Такой подход можно назвать холодным, но он последователен и непротиворечив.

Наблюдается структурный сдвиг: приоритет сместился с объяснительной риторики на процедурную реализацию. Реформы внедряются не как политические инициативы, требующие публичного согласования, а как обновления в системе нормативного управления. Это снижает их зависимость от электоральных циклов и ситуативных изменений. Вместе с тем такая модель не предусматривает адаптивных механизмов на случай сбоев или сопротивления: она предполагает техническую исправность всей системы при изначально заданных условиях.

В результате складывается новая административная конфигурация, в которой реформы становятся не внешним импульсом, а внутренним свойством системы. Управление приобретает черты последовательной, саморегулирующейся практики, где процедурность и стабильность выступают приоритетами. Модель «Справедливого Казахстана» в этой рамке не требует декларативного утверждения – она реализуется через повседневную настройку механизмов, обеспечивающих чёткое распределение задач, контроль исполнения и устойчивость ко внешним факторам.

Такая структура управления ориентирована на долгосрочную предсказуемость и воспроизводимость решений. Это создаёт условия для постепенного выравнивания стандартов работы госаппарата, формирования единой логики взаимодействия между уровнями власти и развития сервисной функции государства. Текущая конфигурация демонстрирует переход от фазы концептуального утверждения к фазе устойчивой реализации, основанной на регламенте и институциональной согласованности.