В одной из глав своей книги «Қарашаңырақ» Ермек Турсунов приходит к очень неожиданным выводам.
После лошадей и женщин казахи больше всего любили детей. Хотя нет. Больше всех казахи любили детей, а потом уже лошадей. А потом уже женщин. Хотя нет.
Скорее всего, казахи все-таки больше всех любили своих лошадей, а потом уже женщин… Или… нет?
К сожалению, ученым так и не удалось определить, кого казахи любили больше всего. Однако в результате долгих исследований удалось-таки выяснить, что для настоящего казаха дети – это все. Или почти все. Хотя нет.
https://365info.kz/2021/08/pochemu-dlya-kazahov-malchiki-luchshe-devochek-vsya-pravda-o-natsionalnyh-traditsiyah
Точнее будет сказать, что ради детей казах пойдет на все. Особенно в наше время. Иначе почему, вы думаете, у нас в стране невозможно победить коррупцию? Потому что у всех — у коррупционеров и у тех, кто борется с коррупцией — имеются дети. Они есть даже у тех, кто сохраняет нейтралитет в этой бескомпромиссной и ожесточенной борьбе.
Поэтому
наличием детей настоящий казах готов оправдать любой свой проступок, любое преступление, любое злодеяние и любое молчание
Это возвеличивает родительскую любовь и одновременно придает всякому действу или бездействию оттенок благородной жертвенности.
И это чисто казахская национальная традиция. Можно сказать, что это даже не традиция, а ноу-хау. Находка. Изобретение. Очень удобное, надо сказать, весьма функциональное и фантастически живучее.
Оттого не случайно у нас в народе бытует несметное количество пословиц и поговорок о детях. Говорят: «Бала – көңілдің гүлі, көздің нұры» – «Дети – это цветочки души и свет очей». А еще: «Балалы үй – базар, баласыз үй – мазар» – «Дом с детьми – это Эдем, а без детей – Кенсай». И еще: «Үйің үй-ақ екен, ішінде ойнайтын баласы болса» – «Дом можно считать домом, если в нем играют дети, а если в нем дети не играют, то это значит уже не дом, а черте что».
Все эти мудрости дошли до нас из глубины веков. Из той же глубины дошла до нас и другая информация. О ней сегодня разговор.
Как только по степной сети разносилась новость, что у «Паленбаевых» или «Тугенбаевых» родился ребенок, задавался вопрос: «Чабан или табунщик?» Потому что не принято было напрямую спрашивать – мальчик родился или девочка. (Это считалось проявлением бестактности и могло вызвать ненужный интерес со стороны темных сил).
https://365info.kz/2021/07/kak-kazahskie-nevesty-stanovilis-zhenami-vsya-pravda-o-natsionalnyh-traditsiyah
Если отвечали: «Чабан», значит, родился мальчик. А если говорили: «Табунщик», значит, родилась девочка. В чем разница? А разница существенная. «Чабан» – это пастух. Фигура пассивная. В данном случае он просто пасет чей-то скот.
Что касается табунщика, то он не только пасет свой собственный скот, но еще и пригоняет какую-нибудь живность со стороны, тем самым приумножая состояние. Поэтому табунщик предпочтительнее. Вернее, выгоднее. Объясню.
Калым за невесту раньше считали в лошадях: 9, 17, 27, 37 и 47 голов. Отсюда и экономический прирост в связи с рождением табунщика. То есть девочки. Как вариант в случае рождения девочки говорили еще: «Қырық жеті туды». То есть буквально: «Родилось сорок семь».
Это не означало, что молодая мать побила мировой рекорд и попала в Книгу рекордов Гиннесса. Тут имелись в виду, опять же, лошади. Сорок семь голов – это самый большой первоначальный взнос за невесту. Приличный косяк. Целое состояние.
Как только ребенок появлялся на свет, на него надевали, вернее, заворачивали, в… «собачью рубашку» – ит көйлек. Эта «рубашка» не была в полном смысле собачьей сорочкой, а скорее напоминала халатик свободного кроя. В нем удобно гулять, ничего не мешает и не цепляет.
Такую же я видел в прошлом году в Милане на показе последних работ Эмилио Пуччи. Надо полагать, Эмилио тупо стыбзил у нас детский фасон ит койлека и пошил его на взрослых. Ситуация насколько тривиальная, настолько и привычная. Казахи давно уже смирились с тем, что весь мир у нас что-нибудь да ворует, а потом выдает за свое.
Чем казахов весь мир обидел — вся правда о национальных традициях
Все давно уже в курсе, что все самое красивое и самое важное в этом мире придумали когда-то мы – казахи. Все остальные только и могут, что глупо повторять. И с этим не нужно спорить.
Младенец «носил» ит койлек в течение сорока дней. Потом эту рубашку снимали, заворачивали в нее сладости и вешали на шею настоящей собаки. Собака в ужасе пускалась бежать по аулу, за ней с криками гнались дети, отбирали сладости, а рубашку уносила какая-нибудь женщина, которая не могла забеременеть. Вот такой был замечательный обычай.
А «собачьей» рубашку называли из-за того, что собака считалась одной из семи богатств степняка. «Жеті қазына», помните? Ну и как же без тоя! Их было несколько.
Отмечали первый, третий, пятый, седьмой и сороковой дни. Первым в очереди стоял праздник шілдехана. На него шли без звонков и без приглашений. Шли все кому не лень. Разделить радость и отметить событие. Во время празднования шілдехана принято было проводить обряд шілде су.
В чашу или пиалушку наливали чистую родниковую воду. Затем в нее опускали серебряные монеты. Кто-то из уважаемых женщин обмакивал пальцы в эту воду и протирал ею лицо, глаза, попку и подмышки младенца. Другие женщины не имели такого права. Они могли лишь слегка дотронуться до ребенка, а не тискать его и не целовать.
У нас вообще не принято было целовать. Никого и ничего. Принято было только нюхать. И все. Фальшивые фэшн-поцелуйчики презирались, а смачные брежневские поцелуи преследовались по закону.
Десять казахов, которых знает вся Россия — обзор казСМИ
Монеты раздавались затем всем присутствовавшим. На третий день проводили бесік той. На него съезжалась вся родня. Хотя, нет. Бесік той считался все-таки больше женским праздником, и на него собирались в основном женщины. Мужиков туда не звали.
Мать молодой мамаши дарила бесік (люльку) и все принадлежности к ней. Помимо люльки родственники со стороны невесты привозили с собой подарки. Их должно было быть обязательно девять. Этот обряд назывался тоғыз апару. Буквально – задарить девятку. (Только не «Ладу», пожалуйста!) Затем младенца устраивали в его кроватку – бесікке салу. Это происходило на пятый день.
И, опять же, это было целое представление, в котором главную роль играла кіндік щеще – крестная. Вначале она «очищала» бесік. Огнем и дымом. Затем укладывала туда младенца. Помимо самого ребенка в люльку клали семь вещей: одеяло, халатик, кебенек (это такая бурка), шубу, уздечку, плетку и нож. Это если мальчик.
Плетка и нож могли ему пригодиться в том случае, если ему придется отбиваться от злых духов. (А они бы обязательно явились на той.) Ну и чтобы вырос настоящим мужчиной.
Жаркент: о чем молчат поющие барханы? История древнего города
А если в люльке была девочка, вместо ножа и плетки прятали там зеркало и расческу. Чтобы красивой была и умной, и чтобы в огонь могла пойти, и коня на скаку остановить…
Ах да, чуть не забыл. Кое-где существовал еще такой обряд. Как только колыбель была готова, а ее обычно заказывали у мастеров-ремесленников, на нее верхом, как на коня, садилась уважаемая всеми женщина, брала в руки плетку и с криком: «Баланы сатамыз! Баланы!» «отправлялась» в путь-дорожку.
Обычно она «мчалась» таким образом в Коканд. На базар. Это она так обманывала злых духов, имитируя куплю-продажу ребенка. Чтоб они все рванули за ней на Кокандский рынок… Как только на Кокандском рынке замечали нечистую силу и ее представителей, тут же об этом становилось известно в ауле, где родился ребенок.
И его тут же укладывали с песнями и пожеланиями в его кроватку. Пели колыбельную – бесік жыры.
Заодно проводили обряд, который назывался тыштыма. Буквально переводится как «покакал или еще не покакал». Кстати, для этого серьезного дела в люльке имелась специальная дырочка – шумек. Этот шумек вел в тубек. То есть в горшок. В самом начале в этот самый тубек прятали разные сладости, а потом в нужный момент доставали. Как раз между основным текстом и припевом бесік жыры. Сладости раздавали всем присутствующим. На удачу.
На седьмой день также устраивались застолья. Здесь кіндік щеще должна была подчистую обглодать шейную кость барашка, насадить ее на палку и закрепить под потолком юрты. Причем на женской стороне.
Делалось это с тем расчетом, чтобы у ребенка как можно быстрее окрепла шея. Между прочим, казахский национальный бесік – это вам не просто детская кроватка. Это древняя колыбель, в которой выросли сотни поколений кочевников, и это настоящее произведение столярного искусства с хитроумными инженерными решениями.
Его изготовляли вручную большие мастера, испросив разрешения у духов предков. Они учитывали все физиологические и психологические особенности младенца и мастерили бесік таким образом, чтобы в нем было всегда тепло, уютно и спокойно.
Как этого добивались? Об этом читайте в следующей главе. Да, еще! Бесік нельзя было дарить. Его можно было только передавать по наследству.