Кризисные центры есть во многих регионах страны. Но количества койко-мест не хватает, также ограничено время пребывания в заведении. И более 40% жертв бытового насилия вновь возвращаются к супругам-тиранам.
Бытовое насилие в Казахстане — бич общества. По данным фонда «ООН-женщины», за 2019 год
в стране от домашнего насилия погибли около 400 женщин
Помогают уязвленным и беззащитным жертвам бытового насилия кризисные центры, «Дома мамы» и приюты. На их содержание государство выделяет деньги. Но все это лишь борьба с последствиями. Чтобы поддержка была более эффективной, она нужна и ее необходимо совершенствовать. Но наряду с этим требуются и превентивные меры профилактики бытового насилия. Среди них —
которые нередко встают на защиту агрессора. Работы по борьбе с бытовым насилием много, но каждый шаг в этом направлении помогает сделать наше государство более правовым, а общество — более цивилизованным.
Недавно был анонсирован республиканский проект «Разработка и реализация мер по совершенствованию деятельности кризисных центров, профилактике семейно-бытового насилия и работе с агрессорами». Он стартовал по заказу Министерства информации и финансового развития при грантовом финансировании «Центра поддержки гражданских инициатив» и продлится 9 месяцев.
Сумма гранта на этот период составила 15 млн тенге
Одно из направлений проекта — совершенствование деятельности кризисных центров.
По словам Айгуль Мустафиной, эксперта проекта и преподавателя КазНУ, работа с жертвами бытового насилия в рамках проекта должна начинаться с оценки и изучения потребностей, сильных сторон и ресурсов пострадавшей. Максимально эффективно это можно сделать, опираясь на разработанные протоколы.
— Можно, конечно, помочь и без протоколов, но есть вероятность упустить определенные моменты. Например, сложно оценить весь спектр правового статуса жертв бытового насилия, если у тебя нет в голове определенной рамки или основы. Протоколы построены следующим образом:
четко определяем стратегии, которые мы будем использовать, чтобы по максимуму помочь женщине реабилитироваться
У нас разработано 8 протоколов для 8 социальных услуг, реализуемых в кризисных центрах. Иными словами, этот протокол является дополнительным инструментом, который делает работу в кризисных центрах более последовательной и всесторонней. И помогает выявить еще и те потребности, которая пострадавшая не озвучила, — рассказывает Мустафина.
Как отмечает Маргарита Ускембаева, президент ОФ «Институт равных прав и возможностей Казахстана», будет проведена работа по повышению квалификации соцработников, психологов и других специалистов кризисных центров.
Другое направление проекта — проведение разъяснительной работы с курсантами военных училищ. По словам Ускембаевой, нередко домашними тиранами становятся именно представители силовых структур.
– В практике нашего приюта «ARASHA» были случаи, когда представители силовых структур выступали агрессорами в семье.
Они привыкли к силовым методам решения проблемы, эмоционально не гибкие. Работа тяжелая. Приходят домой, срываются на жене и детях
А утром цветы подарят, извинятся и живут дальше. Женщины такое терпят десятилетиями, потому что нисколько не защищены, — рассказывает Ускембаева.
Также будут проведены тренинги для инспекторов по защите женщин от насилия, инспекторов ювенальной полиции. Чтобы повысить их квалификацию в части оказания содействия жертвам бытового насилия на момент обращения в полицию.
— Чаще всего мы обращаем внимание, когда происходят случаи педофилии. Но
когда ребенок вместе с мамой, жертвой бытового насилия, приходит в приют — это совершенно другая специфика и другая помощь,
— говорит президент фонда.
— Маргарита Абдикаримовна, скажите, сколько сейчас в Казахстане кризисных центров и приютов для жертв бытового насилия?
— Данные разнятся. Мы направили запрос в Минтруда и соцзащиты, чтобы в рамках проекта систематизировать и дать более точную информацию. О том, как они действуют, по каким стандартам работают и каков режим работы — бывают круглосуточные, бывают дневного пребывания.
Получив информацию, мы планируем составить полный каталог кризисных центров и действующих приютов
В 2019 году международная организация Human Rights Watch проводила исследование по вопросам насилия в Казахстане. В их отчете описывается методология расчета количества койко-мест кризисных центров.
На 10 тыс. населения должно быть одно койко-место. На нашу страну, с населением 18 миллионов это 1 800 койко-мест
Примерно по 100 койко-мест в каждом регионе. Для примера, в Алматы 67 койко-мест. В городе с населением как минимум 2 миллиона человек необходимо иметь 200 койко-мест. Но с учетом высоких миграционных процессов выходит, что в мегаполисе проживают около 3 миллионов, а значит должно быть 300 койко-мест.
В наш приют «ARASHA», который находится в Алматы, обращаются со всего Казахстана. Недавно у нас была женщина из Кызылорды, местный государственный центр попросил нас ее принять, так как опасались преследований ее мужа в родном городе. В итоге она так и осталась в Алматы — устроилась бухгалтером и живет самостоятельно с детьми. Вообще,
многие звонят и говорят, что хотят перебраться в Алматы, мотивируя тем, что в этом городе безопасно и хороший рынок труда
Соответственно, те 67 койко-мест кризисных центров не покрывают всех нужд и потребностей.
— А какая ситуация с кризисными центрами в селах?
— Что касается сел, здесь ситуация гораздо сложнее. Вот, к примеру, открыли центр в Акмолинской области на два койко-места. На первый взгляд, решение правильное. С другой стороны, там ведь должна быть инфраструктура. Согласно штатному расписанию, в приюте на 17-20 койко-мест должны работать 11 сотрудников. А как в селе на два койко-места? Поэтому
лучше до абсурда не доводить, а создавать районные кризисные центры
Тем более, что получить эту услугу имеет право каждый обратившийся. Даже если нет документов, бывали у нас и такие случаи.
— Как поступают жертвы бытового насилия в кризисный центр?
— Иногда что звонят напрямую, и мы их принимаем. Часто бывает, что у жертв нет денег на проезд. Были случаи, когда приезжали из области, и мы сами вызывали для них такси.
Часто случается, женщины звонят, когда мужа нет дома, и хотят сбежать в этот момент
Бывает, что женщин к нам сопровождает полиция. Иногда приводят родственники, друзья и даже случайные прохожие. Однажды позвонила продавец небольшого магазинчика и рассказала, что в районе улиц Ташкентской и Панфилова увидела из окна женщину с двумя детьми. Дети чумазые, сразу видно, что день-два уже не мылись и не ели. Она купила им кое-какой еды. А я попросила ее посадить их на такси, чтоб они доехали до нашего офиса, он расположен неподалеку, на Толе би — Панфилова. Мы принимаем и там, и в приюте. Адрес самого приюта — информация конфиденциальная, в целях безопасности.
— А если к вам обратились, а мест нет? Тем более, если женщина с детьми, может быть занято сразу несколько мест?
— Мы взаимодействуем и с другими кризисными центрами, с домами мамы, а также с центрами «Реванш» и «Асар». Они все работают для людей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. Иногда мы перенаправляем туда. В крайнем случае мы можем поставить на лист ожидания. В соответствии со стандартом, в нашем приюте могут находиться до 6 месяцев. 80% обратившихся — женщины, которые не работают. Среди трудоустроенных преобладает те, работа которых не требует высокой квалификации. Поэтому они и хотят остаться как можно дольше.
Бывает, к нам попадают беременные. Вот сейчас у нас есть женщина с двумя детьми, которой рожать в мае
В 2019 году в нашем приюте родились трое малышей, в 2017 — один ребенок. Конечно, если женщина беременна, она спокойно дохаживает свой срок и остается у нас подольше.
Мы помогаем, ставим на учет. Проводится серьезная социальная работа.
Доступ жертв бытового насилия к инфраструктуре услуг — это отдельная тема, заслуживающая внимания. Обращаются женщины и без прописки, и без документов. Одной мы помогали получать документы, растянулось на полтора года.
Однажды у нее заболел ребенок и попал в «инфекционку», я ночью поехала туда содействовать. Ее дети жили без свидетельств о рождении, соответственно ни ее, на детей не было нив одной базе данных
Добрые люди их нашли на трассе и привезли к нам. Оказалось, эта мама вместе с детьми три недели жили на улице, в лесополосе в Алматинской области.
— Как происходит работа кризисных центров в период пандемии?
— На днях к нам поступила женщина, мы ее тут же повели сдавать ПЦР-тест и изолировали в отдельную комнату, которую отвели под бокс. Там она будет находиться две недели. Конечно, работая с жертвами бытового насилия, мы сами рискуем заболеть.
— Большая часть кризисных центров финансируется государством, или частные структуры и люди тоже подключаются?
— Практически все госцентры и приюты финансируются государством. В последние годы оно проводит политику передачи части госуслуг некоммерческим организациям, то есть неправительственному сектору.
На работу кризисных центров создается государственный социальный заказ. Наш приют был открыт тоже в контексте этой политики. Проблема в том, что существует два уровня финансирования. В 2017-18 годах в равных долях оно поступало из республиканского бюджета Министерства труда и соцзащиты и из местного бюджета. Но впоследствии это соотношение изменилось. В результате
некоторые приюты закрылись — например, в Шымкенте. Нехватка финансирования зачастую не дает возможности соблюдать международную методологию по расчету койко-мест
Сыграла свою роль и пандемия — на борьбу с ней ушло много денег. Первые два года у нас было 20 койко-мест, сейчас их сократили до 17. И это Алматы, самый экономически активный город страны, где бюджет пополняется регулярно.
А если брать село или район, там и подавно нехватка бюджета. И когда встанет вопрос открытия кризисного центра, ремонта дорог или проведения посевной, конечно, выбор будет сделан не в пользу кризисного центра.
— Какова судьба жертв бытового насилия, когда они выходят из кризисных центров?
— Как я уже сказала, многие находят работу, встают на ноги, бывает, что и родственники помогают. Но на примере нашего приюта мы видим, что
более 40% жертв бытового насилия возвращаются в свои семьи, к мужьям-агрессорам
Случается это по разным причинам: у кого-то сильная любовь, кому-то некуда идти, негде жить. Бывает, муж обещает исправиться, да и детям, как они считают, нужен отец. У половины из этих женщин жизнь складывается, у половины — нет. И они обращаются к нам повторно. Все время мы тоже помогать не можем, наши ресурсы ограничены. Многое зависит и от самого человека.
Моя работа происходит в потоке — через нас проходит много женщин. У кого-то может быть инфекционная болезнь или даже психическое заболевание. Случается, когда болеют дети — это частое явление после пережитого стресса. Бывает, что ребенку по медицинским показаниям надо уже оформлять инвалидность, а ее нет. В общем, спектр вопросов, которыми приходится заниматься, огромный.