О нюансах, связанных с историей Золотой Орды, и идеологией стран, причастных к этому историческому государству.
В российской истории часто используется тезис, что в последующем отставании России от Европы важную роль сыграли именно монгольские завоевания. Отсюда и идея: русские земли прикрыли собой Европу от нашествия монголов.
В этом смысле
чем масштабнее представление о монголах и их завоеваниях, тем значительнее звучит тезис о жертвенности России
Хотя после того, как прекратилась зависимость от Золотой Орды, фактически возникло совершенно новое российское государство. Оно было гораздо сильнее многочисленных русских княжеств, которые существовали до монгольских завоеваний.
Характерно, что в процессе уже российских завоеваний бывших территорий Золотой Орды российское государство в процессе взаимодействия с местным населением весьма активно использовало золотоордынские политические практики. Это дало основания утверждать, что Россия в Евразии с практической точки зрения выступала в качестве своего рода преемником Золотой Орды.
Собственно, азиатская часть населения Российской империи именно так к ней и относилась. Российские представители, согласно старой политической традиции Золотой Орды, требовали выплаты ясака (форма дани), выдачи аманатов (заложники) и на первом этапе своей экспансии на зависимых территориях часто назначали даругу (наместник). В русских архивах их называли «дорогами».
В определенной степени это позволяло поддерживать легитимность власти России по мере ее продвижения вглубь Азии. Она была понятной азиатскому населению.
Русские войска с XIV по XVII век также выглядели как монгольская или золотоордынская армия: одежда, оружие, конные отряды, тактика ведения военных действий. Если бы, к примеру, Владимир Мономах или Юрий Долгорукий увидели московское войско того же Ивана III, они бы очень удивились.
Никаких прямых мечей, каплевидных щитов и пехотного строя, восходившего к «стене щитов» народов Северной Европы. На их место пришли азиатская форма одежды, кафтаны, шапки, сложносоставные луки, саадаки (колчаны) и изогнутые сабли азиатского типа. Кроме того, в армии преобладала конница с соответствующей степной тактикой ведения боя.
Характерно, что после одной из побед над литовской армией московские воеводы обсуждали, кто поедет к князю с суюнчем. В тюркских языках это означало привезти радостную новость о каком-то событии, за которое полагалась награда. В современном казахском языке это слово «суюнши». Выбор такого человека был важен для командного состава, ведь тот, кто ехал к князю, имел шансы на богатые подарки и взлет карьеры.
В этой армии вполне комфортно себя чувствовали многочисленные перебежчики из Золотой Орды. Они не только составляли внушительную часть армии, но и командовали ее отдельными подразделениями. И для этого им не нужно было приобретать новые навыки.
В то же время для Московского княжества они были удобны, потому что полностью
были обязаны центральной власти, зависели от нее и не имели оснований для борьбы за самостоятельные владения
Разительный контраст с армией русских княжеств заключался еще и в том, что после эпохи Золотой Орды в московской и других армиях северо-восточных княжеств уже не было городских ополчений, типичных для X — начала XIII веков. Основу армии теперь составляли конные воины на службе у князя — будущее служилое дворянство.
Однако по мере того, как военно-политическая мощь России усиливалась, особенно
после петровских реформ, любая ассоциация с Азией становилась все менее популярной
Большее значение приобретали связи с Европой. Именно тогда и возникла идея о роли России в защите европейской цивилизации от монгольской агрессии как выражения азиатского мира.
С XIX века он воспринимался в Европе как отсталый и архаичный. Поэтому образ кочевника-разрушителя выглядел как весьма удачное решение вопроса непростых отношений России с Европой. Объяснить свою некоторую архаичность в сравнении с Европой всегда можно было жертвами, понесенными при защите общей европейской цивилизации от тех же монголов.
Хотя этого было явно недостаточно для европейского общественного мнения XIX века. В целом отношение к российской действительности было критическое. Во многом поэтому в качестве реакции на критику
после революции 1917 года в российской эмиграции возникла евразийская идея