Поможет ли новая госпрограмма против экстремизма вернуть в Казахстан спокойствие?
На днях в стране была принята очередная антитеррористическая стратегия. До 2022 года бороться с радикалами всем причастным госорганам предстоит в новом формате. В каком именно и почему провалилась предыдущая госпрограмма, в эксклюзивном интервью медиапорталу 365info рассказал политолог Ислам Кураев.
— Новая госпрограмма принята с учетом опыта и итогов реализации предыдущей. Хорош опыт и итоги — страна пережила два крупных по числу жертв теракта — в Актобе и Алматы. У вас есть какие-то варианты, что можно зачесть в положительную копилку предыдущей программы?
— Говоря откровенно, прошлая госпрограмма провалилась, причем с треском. Были поставлены целевые индикаторы на уровне искоренения религиозного терроризма и экстремизма на отметке 95-100%, охвачены профилактикой должны были все 100%. Но мне кажется, даже на 50% объем работы не был выполнен.
Из положительного, на мой взгляд, только сама стратегия, так как конкретного органа, отвечающего за реализацию госпрограммы, не было, все очень размыто.
Теракты в Актобе и Алматы показали, что мы не готовы к стихийным проявлениям террористических атак как психологически, так и физически
В нашем случае надо также работать с населением, которое должно хотя бы не создавать проблемы. Особенная черта проблем — это информационное поле. Это направление госстуркутры не отрабатывают, особенно в отдаленных регионах страны. В целом тут и много слов не надо, все и так видят, что было.
— В новой программе говорится про положительный опыт ряда стран — Норвегии, Финляндии, Канады, США и ОАЭ. Есть предположения, что это за положительный опыт, который мы переняли?
— Было бы прекрасно еще включить опыт Северной Кореи, это как раз из разряда Норвегии и Финляндии. Для начала надо обратить внимание на статистику количества мусульман в странах Скандинавии. Например, в Норвегии – около 150 тысяч человек, в Финляндии — порядка 70 тысяч, среди которых основная часть турки и пакистанцы, в основном работающие в секторе образования, строительства и гостиничного бизнеса.
Следовательно, возникает вопрос: какой опыт у этих стран, сколько там было зафиксировано терактов и какой процент исламизации?
Всего 500 человек из местных жителей приняли ислам, остальные — мигранты во втором или третьем поколениях. Кстати, еще одна занимательная статистика: в этих странах более 60% населения атеисты или же придерживаются каких-то традиционных вероисповеданий, мусульман не более 2,8 %, все остальные — христиане.
Разберем следующий блок стран — Канада и США — по мне, так вообще самый неудачный пример.
В этих странах даже нет единого системного органа, регулирующего религиозную деятельность,
все процессы контролируются на уровне местных властей, четко знающих свою работу. Также надо учитывать и разную законодательную базу каждого из штатов, позволяющую быть более гибкой в тех или иных вопросах.
— Сами страны Северной Америки страдают чаще всего не от религиозного терроризма и экстремизма, а от тех людей, от кого подобных выходок не ожидаешь. А так называемые теракты религиозных фанатиков чаще всего были обоснованы политическими мотивами. Не более того.
Что касается ОАЭ, тут вообще интересно. Ведь те, кого мы называем радикалами, фактически являются эмиратовским аналогом, только в центральноазиатской форме, невозможно даже точки соприкосновения найти.
Тем более, что все вышеперечисленные страны светские, а ОАЭ имеют государственную религию и живут по шариату
Поэтому и обсуждать нечего.
На мой взгляд, идеальный вариант — перенять опыт Великобритании, там лучшая система взаимодействия государства и общества. То есть фактически создаются все условия для равноправия. Подобные реформы позволяют быть более или менее гибкими в религиозном вопросе, что снижает уровень угрозы террористической опасности.
Можно также воспользоваться опытом Франции и Германии, крайний вариант — Турции. Кстати, последняя даже больше подходит нам по ментальности.
— Из госпрограммы исключено отождествление религии и радикализации. Хотя сама программа в названии имеет фразу «религиозный экстремизм». Как это понимать? Нельзя отныне приравнивать радикалов к религии? Они у нас бывали какие-то другие?
— По своему существу религия и экстремизм ничего общего не имеют. Как правило, в данном случае религия служит инструментом.
В истории человечества бывали примеры, когда убийства и войны пытались оправдать велением Всевышнего. Однако после того как грамотных людей стало больше, такая манипуляция на практике стала нереальной.
Теперь стали использовать новые методы — полное зомбирование
На деле религия выступает в качестве идеологического инструмента. Это связано прежде всего с тем, что человечество в XX веке утеряло знания и ценности, приобретенные за последние несколько столетий. Если бы идеологии XX века не потерпели крах, возможно, ситуация сейчас была бы совсем иная.
На мой взгляд, как приравнивали, так и будут. И выражено это прежде всего неграмотностью как общества, так и сотрудников министерства.
— Теперь разграничены формы и методы профилактики религиозного экстремизма и терроризма в зависимости от степени радикализации лиц. А кто и как в Казахстане определяет эту самую степень? Может быть изучили сирийский опыт, связанный с тем же ДАИШ?
— По сути, уровень радикализма определить невозможно. И вообще, что значит радикализация? Как я думаю, тут идет подмена понятий. Может быть правильней говорить об ортодоксальности? Но каким градусником это измеряют, мне неизвестно.
Скорее всего, дается сравнительная оценка рядовому мусульманину в годы СССР и мусульманину из Саудии или ИГИЛ
Наверное, можно включить для оценок мусульман в Европе или Турции. То есть по уровню понимания религии в том или ином обществе и можно давать оценки возможной радикализации. Но опять же, не впадая в крайности.
Каждый человек волен выбирать свой путь, и если он не совершает ничего противозаконного, запрещать ему это делать нельзя.
— В госпрограмме используется такая цитата: «Исходя из рекомендаций международного центра по противодействию насильственному экстремизму «Хедая»…». Вы что-то слышали об этом центре?
— Честно, в прошлом году новости о нем всплывали в отечественных СМИ. Я решил познакомиться, однако информации не нашел. Знаю, что организацию создали в 2012 году, она представлена в ООН, однако чем занимается и что сделала, до сих пор неизвестно.
Больше похоже на возникновение неработающего антидота в виде какой-то номинальной структуры, созданной распространителями различных идеологий
В данном пункте Министерству по делам религий и гражданского общества надо было сделать пояснение, что из себя представляет эта самая «авторитетная организация».
— Как вообще эта программа может практически реализовать цели, для которых принята — устойчивого неприятия радикальных взглядов в религиозной сфере — если у экстремизма все чаще проявляется денежное лицо? Ведь радикализации, судя по отчетам наших чиновников, чаще всего подвержены малообразованные люди, живущие в нищете.
— Ключевое слово «нищета»! Люди начинают привыкать к тому, что быть услышанным богом намного проще, чем правительством. Поэтому в разговорах о причинах радикализации, мне кажется, надо исходить из этой фразы.
Как показывает сама практика, законодательно регулировать религиозные процессы невозможно. Фактически, кто попал в сети экстремистов, уже не возвращается.
Государству нужно бороться не со штанишками и бородой, а с нищетой в селах
И уделить особое внимание ликвидации безграмотности населения в религиозном вопросе. Хотя бы попытаться разработать годный учебник по религиоведению для школьников и литературу для студентов. Нужны методические пособия для учителей, которые и закладывают основы отношения к религии в светлые детские головы.
— В законодательство о религиозной деятельности вводится понятие атеизма. То есть теперь существует конкретная статья об уважении чувств атеистов. И это случилось аккурат после того, как на пост министра по делам религий и гражданского общества пришел Нурлан Ермекбаев. Как в целом вы оцениваете его работу на этом посту?
— Помнится, мы уже говорили на эту тему еще в августе прошлого года. Законопроект, думаю, скоро будет принят. Признаюсь, последнюю версию после редакции не читал, но по словам общественности, существенных изменений нет. Были исключены только самые абсурдные пункты. Лично я требовал больше пояснений в законопроекте, однако не увидел их.
На мой взгляд, министерство при Нурлане Ермекбаеве не сделало ничего, кроме как выбило себе бюджет на противодействие религиозному терроризму и экстремизму
Все остальные проекты все еще в подвешенном состоянии. Сама деятельность бывшего министра запомнилась абсурдными заявлениями про штаны и бороды, обещанные молельные комнаты и, конечно же, сам законопроект.
Возможно, это была такая стратегия — взбудоражить общество, провести шоковую терапию и тем самым выявить проблемы. Но в это мало верится, так как выводы сделаны не были, а работу пустили на самотек.