В 1997 году я ненавидел Леонардо ди Каприо. И в 1998-м. И частично в 99-м. Был не одинок в этом безотчетном чувстве. Новости любого телеканала, захлебываясь от восторга, рассказывали, как поклонницы Леонардо обливаются керосином и сжигают себя заживо от неразделенной любви к кумиру. А он тем временем дарит очередной фотомодели очередной остров в Карибском море.
Утешало одно – Оскара Американская Киноакадемия ему так и не выписала. Из глупого принципа я не стал смотреть «Титаник», который, впрочем, оказался хотя и одноразовым, но неплохим кино. Решился же я на просмотр, потому что увидел Каприо в его ранних фильмах. В «Полном затмении», к примеру, где он сразил тем, что до последней черточки был похож, на мой взгляд, на Артюра Рембо. А в фильме «Ромео и Джульетта» Каприо и Клэр Дейнс, наверное, впервые в истории кинематографа сыграли что-то конгениальное Шекспиру (притом, что были до них и Оливье, и Смоктуновский). И я задумался: а чего ж ему так долго Оскара-то не выдают? За что обижают человека?
Видимо, ди Каприо, несмотря на молодость, оказался куда сообразительнее меня и хорошо помнил фразу Отелло «Она меня за муки полюбила». Леонардо понял, что Киноакадемия – по натуре женщина, причем, как и Дездемона, с садомазохистским уклоном и иначе как за муки его не полюбит. Начиная примерно с 2000-го жизнь его отяготилась сплошными веригами, власяницами и прочими флагелляциями. На что только он не пошел ради позолоченной статуэтки! Даже у Спилберга в какой-то детсадовской ерунде снялся, даже у Клинта Иствуда (!) в каком-то идейном занудстве отметился. Да и сам стал образцом политкорректности: против глобального потепления отважно выступил, автомобиль с солнечной батареей купил… Тщетно! Не любят и всё! Требуют ещё мук!
Печально. Один из лучших, если вообще не лучший актер своего поколения, польстившись на позолоченного истукана, бросил то, что у него так славно получалось – образы пленительные, туманные, тонкие, я бы даже сказал, прерафаэлитские.
И добрых полтора десятилетия уныло трудился отрядным запевалой на голливудской «Пионерской зорьке»
Однако погоня за дядюшкой «Оскаром» не могла не сказаться на даровании. Отчаявшись, он решил засветиться у Тарантино, то есть в кино пусть и коммерческом, но настоящем. А если? А вдруг? Увы, оказавшись после длительного перерыва в лапах у настоящего художника, Леонардо, несмотря на то, что ему подыгрывала вся съёмочная группа «Джанго Освобожденного», вид имел бледный, неубедительный и – в который раз – вожделенной номинации не получил.
И тогда, совсем пав духом, Леонардо искусился соблазном по имени Иньяритту. Кто фильмов этого кровожадного мексиканского режиссёра не смотрел, тот имеет право думать, что покойный Алексей Герман был жесток к зрителю. В действительности же Иньяритту – это Герман, из которого вынули всякую человечность и выкинули нравственное начало. К оставшимся внутренностям добавили зверскую брутальность и радостное убеждение, что мир – это разгул животных страстей и ничем иным он стать не может. Борьба за существование! Внешне все эти физиологические отправления (небесталанно исполненные, кстати) небрежно подкрашены пошлейшим голливудским морализаторством.
Права, ох, права была советская пропаганда!
Секс и насилие – вот и весь вам Голливуд. Нужно лишь подвесить к ним опрятный фиговый листочек с уведомлением, будто это тошнилово имеет высшей целью борьбу с какой нибудь Эболой, и тогда всё прощается.
У Тарантино, к слову, насилие существует как бы отдельно от персонажей, просто как данность мира, в котором приходится жить. Его герои всегда больше, крупнее своей физиологии – даже те два подонка из «Криминального чтива», которых играют Джексон и Траволта. А у Иньяритты все взахлёб, всё слишком по-настоящему, и
герой становится сам себе равен только когда в брюхо беременной кобылы заползает… Но с политкорректным выражением лица заползает.
А у Тарантино что? – Сплошная ирония с цинизмом…
Словом, отслужил Леонардо. Дали-таки! Выжил, вылез из брюха весь в кишках, но со статуэткой в руках. Сбылась мечта.
Но дело тут, конечно, не в ди Каприо, не в Тарантино с Иньяриттой. Дело в том, что сложилось так: «Оскара» лучше дать какой-нибудь трудолюбивой посредственности, ведь награждается не результат, а усилия, затраченные на его достижение. А все эти «гуляки праздные», отмеченные печатью яркого дарования, подождут как миленькие. Ты пострадай сначала, в очереди потомись, прогнись как следует, а потом тебе добрый боженька выдаст какого-нибудь позолоченного болванчика! А то если сразу и всё, так совсем загордишься пожалуй, забалуешь, взалкаешь… Наполеон-то вон чего натворил после того, как ему, не подумавши, сразу лампасы выдали… И Леонардо мог натворить, но общественность проявила бдительность. Ишь, творец нашелся! А ну полезай в беременную лошадь, а мы поглядим, чтоб не халтурил и нос не зажимал…
Сильно умный, что ли?