Григорий Марченко прошелся по Серику Ахметову и покритиковал власти за ошибки

Григорий Марченко не балует казахстанских журналистов своими интервью, но охотно общается с россиянами. Говорит откровенно и прямо. Его новое интервью порталу «Вести» — отличная возможность узнать, что экс-глава Нацбанка Казахстана думает о текущем состоянии экономики страны. 

Предлагаем Вашему вниманию дословную расшифровку видеоинтервью:

— Не могу вас не спросить как человека, возглавлявшего центральный банк, что сейчас происходит в России с точки зрения денежной кредитной политики, потому что заседание в конце прошлой недели сюрпризов не преподнесло. Мы ставку свою не поменяли, я имею в виду Центробанк России. Но уже говоря не о стратегии, не о глобальной макроэкономике, а о вполне конкретной экономике, был ли вариант и вообще сохраняются ли эти варианты сейчас, потому что весь бизнес, все деловые круги хотят, чтобы Центробанк свою ставку снизил. У него вроде возможностей для маневров немного в рамках той системы, в которой он существует, и перспективы здесь не очень видно. Вы бы на месте руководителя Центробанка России как поступали?

— Нет. Я так не могу. У нас же все-таки профсоюзная солидарность.

— Я смягчу. Что можно сделать?

— После шока – повышение цен на нефть – это не только Россия, но и другие нефтедобывающие страны. Получается, что

нет ни денежно-кредитной политики активной, ни курсовой

А эти две вещи, понятно, связаны. Либо через предложение денег проводить какое-то регулирование, либо через управление курсом. Сейчас получается, что курс привязан к цене на нефть. Мы этот механизм с МВФ обсуждали. Я уверен, что российский банк тоже. И говорили, что он для наших стран подходит. Но тогда методики как таковой  выработано не было. А сейчас нет, потому что, с одной стороны, в основном в России нет достаточных объемов резервов для того, чтобы проводить интервенцию, а с другой, — после декабря 2014 года нет доверия к Центральному банку.

— Это правда.

— К сожалению. Я говорю это без всякой критики. На самом деле, это плохо для всех. И в результате что мы имеем? Цена на нефть растет, курс рубля растет, курс тенге растет.

У нас в Казахстане, в принципе, есть резервы для интервенции, после трех девальваций за полтора года тоже нет доверия к центральному банку. Я говорю это с большим сожалением

Тут вещи не личные, что кто-то был председателем, а институциональные. Потому что когда нет доверия к центральному банку в стране, это всегда плохо. Почему была устойчивая немецкая марка? Немец может не доверять своему врачу, священнику, но немец доверяет Bundes Bank. У нас, к сожалению, не получилось. И восстанавливать доверие придется очень долго. В этом смысле курсовой политики нет. Денежно-кредитная… Вернемся к этому вопросу. Я не буду говорить про Россию. Здесь уровень долларизации ниже. Но в некоторых странах ситуация такая. Есть объем наличных денег в обращении. Нулевое. А объем наличной валюты никто не знает, но он в 1,5 раза больше, чем объем национальной валюты. То есть если мы говорим про наличную валюту, центральный банк контролирует только 40% от общего объема. По вкладам населения в иностранной валюте больше 80%, по депозитам предприятий 60% в иностранной валюте. Плюс все эти разговоры про криптовалюты, денежные суррогаты, то есть Apple, Google, IBM и другие. То, что называется деньгами, никакими деньгами не является. Это и есть денежные суррогаты. Но если центральные банки сами не начнут выпускать свою валюту, о чем мы с вами уже говорили.

То, что в Казахстане предлагали еще в 2012 году, но тогда наше банковское лобби при правительстве Серика Ахметова успешно заблокировали. Они не хотели других элементов этой платежной системы

Если центральные банки не начнут имитировать свою электронную валюту в таких странах, как наши, в ближайшие несколько лет, то эту нишу займут другие. И тогда какая может быть денежно-кредитная политика, если центральный банк контролирует денежные агрегаты 30-40% от общего объема. А реально будет меньше. Вот и все. Он проводит какие-то движения – меняет резервные требования, повышает или снижает ставки. Но это распространяется на 30% от полного объема денежной массы. Потому что он не может отрегулировать предложение наличных долларов или евро. То есть

запрещать объемы иностранной валюты никто не хочет в рамках Вашингтонского консенсуса

Если он не выпускает свою собственную электронную валюту, то как он будет конкурировать со всеми остальными? Но я знаю, что в ЦБ создана рабочая группа, это хорошо. У вас должны дать предложение. Варианты могут быть разные. Bitcoin отдельно, а сама технология отдельно. Ее можно использовать. Есть готовый продукт. Система GSMT Global System of Money Transform. С ее основателем мы еще в 2014 году ездили в центральный банк Китая и разговаривали на эту тему. То есть система отработана, есть своя система кодов. Можно отработать свою, можно использовать blockchain, ту же самую GSMT, но в этом направлении нужно двигаться. То есть все крупные разработчики IT-продуктов начали двигаться в систему финансовых платежей и расчетов. И это показатель того, что они чувствуют, — вся эта система, основанная на банках, работает не очень хорошо.

— Умирает.

— Еще когда я в 1990-е годы курировал надзор, всегда приводил американскую цитату 1930-х годов: «Банковские функции являются необходимыми. Банки как институты не являются необходимыми». И это правда. Есть целый ряд функций. К ним относится и платежная система. Можно построить ее таким образом, что коммерческие банки будут не нужны. Если в стране есть нормальная государственная почтовая сберегательная система, все основные платежи, которые нужны для 90% населения, можно проводить через нее. А если кто-то хочет покупать ценные бумаги, играть на рынке деривативов, на валютном рынке, то вот вам коммерческие банки, где вы можете депонировать свои деньги, проводить любые операции. Но если вы попадете, то государство здесь просто ни при чем.

— Возвращаясь к началу моего вопроса, хотя мы эту тему практически закончили, политика таргетирования инфляции в нынешних условиях вообще работает?

— Мы же уже 3 раза с вами говорили.

— Может, что-то меняется.

— Страна, которая сильно зависит от цен на нефть. Давайте вернемся к этой теме. И в России, и в Казахстане, и в Азербайджане, и других странах-импортерах нефти были 14 лет высоких цен. Мы за это время получили большой объем сверхдоходов. У вас эта цифра оценивается в 2,5 триллиона долларов, у нас  в 270-280 млрд, в Азербайджане тоже.

— Какая-то цифра.

— Одно правильное решение мы приняли в разные годы. Мы первыми. Создание национального фонда. То есть часть денег нужно было сохранить на черный день. Это правильно. Кто больше, кто меньше сохранил. Но это сейчас помогает. А остальные деньги нужно было инвестировать в создание новой экономики. Мы этого хотели. Во всех странах были программы диверсификации. Это строилось. В принципе, сейчас, когда цены на нефть упали, если бы мы были успешны и построили новую экономику рядом, которая бы не зависела от сырья и трагических падений курсов, то мы бы вместо нефти экспортировали что-то другое. К сожалению, часть денег была инвестирована неудачно, часть исчезла в неизвестном направлении и часть мы потратили на потребление как страна. Потребление в широком смысле – на социальные программы, на важные объекты.

— У всех свои важные объекты.

— На сочинскую олимпиаду — надо как-то сказать. В Азербайджане были свои расходы. И к сожалению, зависимость от сырья через 14 лет высоких цен на нефть и металлы возросла. В этом наша общая главная ошибка. При том, что мы понимали и про необходимость диверсификации говорили все, и программы были, но не получилось. И поэтому дополнительный блок защиты от падения цен у нас не создался. Мы имеем ситуацию, которую имеем. Курсовой политики нет. Зависим от цен на нефть. Я часто говорю, что два американских генерала написали книгу, что надежда – это не метод. А у нас надежда – и метод, и стратегия, и политика.

— И надежда.

— И надежда.

Все спрашивают: «Когда вырастут цены на нефть и все будет хорошо?» А то, что нужно всем вместе работать, чтобы было хорошо и при низких ценах… Вроде как все понимаем, но сложно

Я помню, как разговаривал с покойным Лившицом. Я был премьером, сказал: «Что будем делать, если цена упадет до 20 долларов за баррель?» Он говорил: «Зачем вы такие ужасные слова говорите? Такой вариант никто и рассматривать не будет». То есть когда цены высокие, мы не хотим думать, что будет, когда цены будут низкие. А когда цены низкие, наша стратегия надеяться на то, что они вырастут. Системного подхода нет на глобальном уровне, где нужно перестраивать финансовый сектор.

— И, как следствие, нет и у нас.

— Регионального уровня мы не выстроили. На национальном уровне тоже нет системного подхода для преодоления последствий кризиса. Я помню ситуацию в начале 1990-х хорошо. И после кризиса 1998 года, и кризиса 2008 года. Сейчас, если абстрагироваться от заявлений, реальных действий меньше всего. Хотя кризис может быть самый сложный и затяжной из тех, что были. Отсутствие системного подхода – наша общая проблема. Что с этим делать – сложно сказать. Все на самом деле упирается в людей. Экономисты всегда искренне считали, было много публикаций, что индустриальная политика – поддержка каких-то отраслей, финансирование для развития новых промышленностей, как раз то, чем мы пытались заниматься в плане диверсификации, это все неправильно. И в конечном счете заканчивается расходами и убытками для государства. Сейчас признали, что когда государство эффективное и некоррумпированное, индустриальная политика имеет смысл и приносит пользу. Как это было и в Японии, и в Южной Корее по некоторым отраслям, и в Сингапуре, и в других странах. Но

когда госорганы не очень компетентны и присутствует коррупция, тогда индустриализация приводит к тому, что ситуация ухудшается

— Поставим здесь многоточие.

— Безусловно. Всегда можно исправить. Не говорю, что все плохо. Какие-то изменения есть. Но наша общая проблема в чем? Людей больше всего пугает неопределенность. Сейчас этот фактор реально во весь рост. Что будет через год, никто не знает.

— А ответа дать мы не можем.

— Я тоже привожу пример. Давно я видел карикатуру. Идет толпа людей и две стрелки. Одна налево – простые, но неправильные ответы. Вторая направо – правильные, но сложные ответы. И вот туда, где простые и неправильные ответы, идет 99% людей. А те люди, которые предлагают простые ответы, как правило, сами не понимают, о чем говорят. Поэтому простых ответов и решений нет. А неопределенность всех изнуряет.

— Григорий Александрович, спасибо большое! Как всегда, с вами очень интересно. Сделаем на этом паузу. До свидания!

Видеоверсию смотрите здесь