Конфликт России и Турции из-за сбитого СУ-24 начнет угасать — эксперт

Турция и Россия почти обязаны угрожать друг другу на словах, но только сегодня. Уже к новому туристическому сезону 2016 года противостояние держав может пойти на убыть, считает директор Института мировой экономики и политики при Фонде Первого Президента Султан Акимбеков. «Можно ждать экономических шагов по каким-то программам, направлениям. Но войны не будет».

— Россия увлекается экономическими санкциями. Страдает ли от них население России?

— Безусловно. Один из первых ударов наносится по туристической отрасли. И если учитывать, что Египет тоже закрыт… Турция и Египет были главным бюджетным отдыхом для россиян, сейчас они закрыты. Это для экономики Турции плохо. Да и для самой России.

— По последним данным, Турция может потерять 0,5% по ВВП.

— Называется сумма примерно 3,5 млрд $. По примеру Египта, можно поехать через Минск, еще как-то. Это не означает полное прекращение. Мы должны понимать, что этот процесс не может продолжаться долго, сейчас накал страстей. Потому что для этого есть объективные потребности и экономические интересы. Надеюсь, что через полгода, к следующему туристическому сезону, конфликт будет исчерпан.

— Зачем Эрдоган пошел на такой шаг? Ведь еще 3 года назад, когда сбили турецкий самолет над Сирией, он говорил, что мелкие нарушения границы – не повод, чтобы атаковать самолет.

— У них достаточно формализованный процесс принятия решений. Наверняка, есть определенные процедуры, а мы помним инцидент, когда российские самолеты залетали на территорию Турции. Это было в сентябре. И тогда была жесткая пикировка. Было сделано соответствующее заявление о том, что Турция будет жестко реагировать на этот вопрос. Скорее всего, потом эти действия были строго формализированы. Когда ситуация повторилась, возможно, решение было принято не на уровне политического руководства, а на исполнительном уровне – командование ПВО или кто у них там отвечает за это в этом районе. Проблема в том, что когда накал страстей переходит на определенный уровень, проходит формализация процесса принятия решений, например, если самолет приблизился туда-то, то решение принимается на уровне военного исполнителя. И зачастую политики оказываются в таком положении.

— Нужно свалить на этого военного, дурачка принять. Типа, он не на ту кнопку нажал – мы не хотели…

— Это тоже один из вариантов. Но сегодня каждая из сторон должна защитить свое лицо.

— И набраться спокойствия.

— Да. Но это первое неизбежное следствие. Потому что никто не может потерять свое лицо. Для России это неприемлемо. Для Турции в данной ситуации тоже. После жестких слов Владимира Путина, если турки просто назначат кого-то крайним, то это будет выглядеть, как будто они потеряли лицо. Я думаю, они будут пытаться отыграть ситуацию. Они уже делают какие-то побочные заявления. Но сейчас пока не время делать кого-то крайним. Всем нужно выговориться.

— Согласен. Но «выговориться» иногда переходит в истерию со стороны СМИ. А особенно российских СМИ. На днях некоторые российские СМИ и порталы обвинили страны в ОДКБ, в том числе и Казахстан, в том, что они не поддерживают Россию. «Вот НАТО поддержало Турцию, а вы где?» Как вы думаете, какую позицию должен выбрать для себя Казахстан? Некоторые говорят, что нужно выходить из ОДКБ, либо, наоборот, следовать за Россией и идти воевать в Сирию.

— Давайте сразу скажем, что ОДКБ — это организация договора коллективной безопасности. Наша общая задача – это защита нашей территории. То, что произошло – это инцидент. Его можно называть неприятным инцидентом, досадным. Можно назвать трагедией.

— Агрессией?

— Это инцидент агрессией назвать нельзя. Если мы вернемся к риторике холодной войны, то такие инциденты на границе происходили часто. То американцы собьют советский самолет, то советский самолет собьет американский. Это инцидент. Если даже гипотетически говорить о некой агрессии, то это не против территории. Это происходит в Сирии. Там российская инициатива, российская политика. Мы в данной ситуации занимаем очень четкую позицию, которая основана на многовекторной политике. Она всегда была таковой. И это единственная разумная позиция. Мы понимаем, что у каждой страны есть свой интерес.

Мы понимаем, что интересы могут привести Россию в Сирию. Но это не значит, что это должно привести в Сирию нас, киргизов или армян

Даже Армения, у которой сложные отношения с Турцией, занимает сдержанную позицию.

— Они не отреагировали.

— Они сделали сдержанное заявление. Поэтому политика любого государства должна исходить из многовекторности.

— Как раз о многовекторности. На российском телевидении один ведущий договорился до того, что многовекторность – новая форма политической проституции.

— Это останется на его совести. Давайте называть вещи своими именами. Казахстан не поддержал Россию, когда она признавала Абхазию и Южную Осетию. Казахстан также не поддержал Запад, когда тот признавал независимость Косово.

— Да.

— То есть мы были последовательными. Кто колеблется? Есть принцип ОБСЕ о нерушимости границ в Европе, плохой он или хороший. Но это базовое основание, которое регулирует отношения между всеми нами. Мы его последовательно реализуем. Запад в 1998 году и позже нарушил этот принцип. Он признал независимость Косово. Это факт. Независимость не признали не только мы, но и Испания, Кипр и другие страны. Соответственно, когда Россия в ответ признала независимость Абхазии и Южной Осетии после событий 2008 года, мы опять же не пошли следом. И тогда в России тоже заявляли, что Казахстан, как союзник, должен следовать в фарватере. Но если мы тогда не признали, сейчас не признали – значит, мы более последовательны, чем многие из наших контрагентов. Потому что Запад – наш контрагент и Россия – наш контрагент. Безусловно, никто не отказывается от того, что Россия – наш главный союзник.

— Но и Турция – большой союзник.

— В том и смысл. Для такой страны, как Казахстан, главный приоритет – это развитие и модернизация. Для этого важно, чтобы к Казахстану не было вопросов ни с чьей стороны. У нас сейчас ровные отношения со всеми – с Россией, США, Турцией, Китаем. И это дает нам возможность выступать в роли посредника в трудных ситуациях.

— Может, стоит выступить посредником между Анкарой и Москвой? Пригласить их в Астану?

— Но для этого нужно дождаться момента, когда стороны успокоятся. Потому что в накал конфликта это никому не нужно. Я бы привел пример по иранской ядерной программе. Почему в Алматы была встреча, возможно, сыгравшая ключевую роль? В тот момент стороны зашли в тупик. У Ирана претензии ко многим странам. У России — к США, у Европы претензии. Казахстан стал страной, у которой действительно нет ни к кому претензий. И мы стали этим посредником. Поэтому, вернувшись к ОДКБ, я бы так сказал: ОДКБ – организация, ориентированная на безопасность наших регионов от внешних угроз. Это очень важно. Там очень важно прописан механизм принятия решений.

Я бы посоветовал журналистам из российских СМИ внимательно почитать Устав ОДКБ. Там все четко написано

— Я его как раз-таки читал. Вместе с тем в Санкт-Петербурге прошло заседание парламента ОДКБ. И пресс-секретарь ОДКБ Владимир Зайнетдинов сказал: «Устав ОДКБ позволяет привлечь к операции в Сирии всех участниц организации в рамках коллективной силы оперативного реагирования. Но об этом речь не идет. Россия пока сама справляется». То есть такой вариант может быть?

— Давайте возьмем Устав ОДКБ. Там решение о применении вооруженной силы принимается советом о коллективной безопасности. В совет входят главы государств. Именно они принимают решения, готовятся генеральными штабами. Это выносится на совет министров обороны. Совет министров обороны после соответствующих рекомендаций передает это совету коллективной безопасности. И только после этого принимается решение. Понятно, что такая многоступенчатая процедура принятия решения может многим не нравиться. Но тем не менее она существует. И делает вопрос применения вооруженных сил где бы то ни было достаточно проблематичным.

— Хорошо. Еще такой момент, связанный с этим конфликтом. Не кажется ли вам, что международный терроризм рассматривает Казахстан как союзника России – своего главного врага? Это не грозит нам какими-то опасностями?

— Я повторюсь, что у нас нет ни к кому вопросов, сложностей в отношениях. Были неприятные инциденты несколько лет назад. Но это понятный фактор. Все знают, что мы союзник России, имеем прекрасные отношения с Китаем, Европой, США и Ираном. В этом наша последовательность. Многие говорят о том, что мы должны быть частью какого-то формата. И будем либо с теми, либо с другими. Логика простая – кто не с нами, тот против нас. В современном мире это самая неправильная логика, которая только может быть. Как только вы становитесь участником каких-то сложных процессов – отношений США и России, Китая и США, других — начинаете играть на чьей-то стороне, то вы становитесь объектом. И тогда вы можете быть пострадавшей стороной. Пока вы играете роль субъекта и являетесь очень ответственной страной, этого не будет. Последний конфликт России с Западом привел к тому, что у нас объективно сузилось пространство для продолжения этой многовекторной политики. На пике казалось, что все это приведет к очень неприятным последствиям. А сегодня мы видим, что конфликт из острой фазы переходит в умеренную. И в результате оказывается, что наша позиция во время этого конфликта была правильной. Потому что мы сохранили лицо, поддержали посреднические усилия. Мы не были вовлечены в этот процесс. Каждая страна, участвующая в выяснении отношений, действует, исходя из своих интересов, но часто еще и под влиянием эмоций. Черчилль говорил, что в любом случае есть постоянный интерес. А наш главный интерес – находиться как можно дальше от всех конфликтных состояний.

— Есть еще одна точка зрения, что эта эскалация конфликта ведет к активизации так называемой афганской угрозы. Российские СМИ говорят, что эта угроза очень сильная. Американцы говорят, угрозы нет. Вы недавно выпустили книгу об Афганистане. Скажите, стоит ли нам опасаться этой страны?

— У каждой страны своя мотивация. У России – своя. У США — своя. У Китая и Ирана – своя. У каждой стороны свои интересы в нашем регионе. Например, интересы США – открыть этот регион. Они считают, что построив транспортный коридор Север-Юг, дадут возможность афганскому народу зарабатывать, что стабилизирует экономическую ситуацию и таким образом снизит напряжение. Это нужно, чтобы афганское государство не зависело от международной помощи. Интересы Китая связаны с реализацией транспортных коридоров, самых разных, включая Афганистан, Узбекистан, нас, государства Средней Азии, даже Кавказ. Для Китая любые проекты имеют приоритеты. Россия не хочет, чтобы присутствие Запада в регионе было значительным. Поэтому логика заключается в том, чтобы создать некий барьер. Потому что с юга от нас находится достаточно сложный регион. Скажем, там много религиозных точек зрения, с которыми мы не готовы взаимодействовать. Поэтому российская логика заключается в том, что мы будем защищаться, построим что-то вроде Китайской стены. Отсюда активизация заявлений: «есть угроза с юга».

Теперь по поводу угрозы с юга. Предположение, что угроза будет, когда американцы уйдут и прекратят финансирование, все вооруженные силы, находящиеся в Афганистане, будут представлять угрозу…

— Вы имеете в виду армию?

— Армию или вооруженные формирования.  Численность этой армии большая, но она слаба вооружена. У нее нет штурмовых выступательных механизмов. Она состоит из множества составляющих – представителей разных национальностей, которые друг с другом в очень сложных отношениях. Поэтому если в друг в Афганистане, не дай Бог, произойдет крушение государственных институтов, они разойдутся по своим домам. Если говорить о радикальных исламских движениях – они в Афганистане, безусловно, есть. Они существуют там с 1970-х годов. В 1980-90-е годы они играли большую роль и представляли серьезную угрозу. Например, Хизб-и-Ислами Гульбеддина Хекматиара – была целая армия, имевшая танки, артиллерию. Это была сильнейшая вооруженная сила. Но даже в то время она не покушалась на территорию Центральной Азии, потому что у нее хватало интересов в Афганистане. Надо сказать, что там межобщинная конкуренция. С одной стороны, северные меньшинства – таджики, туркмены, узбеки, хазарейцы. С другой стороны – пуштуны. Это поглощало всю энергию внутриафганского противостояния. Там нет времени и места для экспансии, связанной с внешними делами в направлении Центральной Азии. Другой момент связан с исламским государством, которое сегодня воспринимается как серьезная угроза. В исламском государстве нужно разделять политическую часть и религиозную. Например, в Ираке политический аспект связан с бывшими функционерами Саддама Хусейна, которые формируют и преследуют свои политические цели. Религиозный аспект связан с салафитско-ваххабитской линией. Своеобразные религиозные направления, характерные для арабского Ближнего Востока. На сегодняшний день есть люди, которые могут заявить, что они – приверженцы исламского государства или приверженцы движения «Талибан», но говорить, что они могут совершить вооруженную экспансию в Центральную Азию – это не только невероятно, но и практически нереализуемо. Может быть только инфильтрация определенного количества радикальных элементов в рамках передвижения мигрантов или наркотрафика в связи с проблемами на границе. Это может быть, но находится в пределах компетенции существующих служб и не является угрозой вселенского масштаба. Мы последние 20 лет находимся в муссировании темы возможной экспансии с юга на север. Движение «Талибан» — в основном пуштунское движение, связанное с Афганистаном. И для пуштунского движения нет интересов в регионе Центральной Азии.

— Вы ответили на все вопросы. Спасибо!

Видеоверсию смотрите здесь