Почему ключ к будущему Казахстана может быть спрятан в Афганистане?

Болевая точка планеты — так десятилетиями называли Афганистан политологи. Наш сосед давал немало поводов для беспокойства, по-прежнему мировые державы видят в стране множество угроз. Но видение Афганистана из Европы или Америки серьезно отличается от того, как видим эту страну мы, казахстанцы. О том, что значит опыт Афганистана для Казахстана, рассказывает новая книга Института мировой экономики и политики при Фонде Первого Президента «История Афганистана». 

Султан Акимбеков

Мы попросили автора работы, историка Султана Акимбекова, объяснить, почему Афганистан, играя очень неоднозначную роль в мировой политике, в качестве соседа оказывается далеко не так страшен, а порой даже полезен для нас.

— Об этой стране написано так много книг. Зачем нужно было писать еще одну?

— Действительно, об Афганистане написано огромное количество литературы, особенно в последние 20-30 лет. И это легко объяснимо – страна более 40 лет находится в состоянии перманентного военного конфликта, в котором в той или иной форме принимают участие великие и региональные державы – сначала это были СССР и США. Потом разные стороны афганского конфликта поддерживали Иран, Пакистан, Россия, США, Турция, Саудовская Аравия и другие. Афганистан также очень давно воспринимается как потенциальная угроза безопасности. Естественно, что интерес к Афганистану огромен.

США видят в Афганистане часть нового Шелкового пути, Россия — угрозу с юга. А что Афганистан означает для Казахстана? Именно с этой позиции и написана книга

Кроме того, за долгие годы конфликтов в стране побывало огромное количество военных, разведчиков и дипломатов со всех концов земного шара. Многие из них впоследствии оставили большое количество мемуаров о своем участии в событиях и впечатлениях об Афганистане. Правда, в результате возникает так называемый «эффект Эльфинстона». Маунтстюарт Эльфинстон был британским разведчиком, считается, что он первым проехал по Афганистану и при этом оставил свои записки. В них он рассказывает об увиденном с позиций своего личного опыта. Это справедливо и для последующих исследователей, которые писали мемуары через призму пережитого лично ими во время многочисленных разведывательных миссий, военных операций или дипломатических переговоров. В итоге, написанные ими книги – это такой маленький кусочек общей картины, но это отнюдь не вся картина.

Мне кажется, всегда есть место и частному мнению, но необходим и общий системный взгляд на события. Потому что имеет значение не только детальная информация о тех или иных событиях, тем более написанная очевидцами. Важен также контекст, в котором они происходили. Тем более, что несмотря на обилие информации, вопросов по прошлому и настоящему Афганистана не становится меньше. Собственно, эта книга — попытка ответить на эти вопросы.

Надо отметить, что Афганистан не существует в безвоздушном пространстве, это часть огромного региона. Для того, чтобы ответить на вопрос, каким образом страна оказалась в таком печальном положении, как сейчас, нужно изучать те обстоятельства, которые этому способствовали.

Чему может научить нас языковая проблема Афганистана?

— Вы в своих статьях довольно часто проводите параллели между развитием афганского и казахстанского общества. С чем это связано? Какие уроки Афганистана мы выучили, а какие только предстоит?

— Можно выделить целый ряд вопросов. Первое – это проблема модернизации. Каждое развивающееся восточное государство заинтересовано в модернизации и развитии, и тут важно посмотреть, как это происходило в Афганистане и на соседних территориях. Чем, скажем, отличается модернизация в Индии и Пакистане от процессов, шедших на территории бывших колоний Российской империи?

Второе — проблема политической либерализации. Афганистан в своей истории совершил несколько попыток либерализации. Например, с 1963 по 1973 годы, как раз накануне начала потрясений, было десятилетие проводимых сверху либеральных реформ. Главный вопрос здесь – возможна ли политическая либерализация по западным образцам в условиях такого сложносоставного государства как Афганистан? Характерно, что в случае с Афганистаном либерализация резко усилила значение отдельных общин в стране. Здесь важно отметить, что любое восточное общество – это совокупность общин и в случае с либерализацией происходит рост их влияния. В итоге в Афганистане к 1973 году произошло ослабление местной сильной вертикали власти, но вместо формирования западной системы конкурентной демократии увеличилось воздействие на ситуацию радикальных движений исламистского и коммунистического толка, а последующие потрясения привели к росту значения общин и племен.

Усиление роли общин разрушает централизованное государство и сегодня Афганистан пытается снова собрать свое государство

Третье – религиозная проблема. Нужно сказать, что в Афганистане в 1960-ых и 1970-ых годах резко возросло влияние исламистских организаций, близких по своим воззрениям к движению «Братьев-мусульман». Многие яркие лидеры афганских моджахедов вышли из числа студентов и преподавателей Кабульского университета. Это и Бурхануддин Раббани, и Гульбеддин Хекматиар, и легендарный Ахмад Шах Масуд. Студенческий совет Кабульского университета был настоящей школой политического лидерства для молодых исламистов, как, впрочем, и коммунистов.

Четвертое обстоятельство, которое не может не привлекать внимания в нашем обществе – это языковой вопрос. Например, одна из главных проблем Афганистана в XX веке была связана с противоречиями вокруг языков дари и пушту. Городское население страны говорило в основном на дари, фактически это вариант персидского языка (фарси). На этом языке издавались газеты, печатались книги, его использовали в основном в государственных учреждениях, велось преподавание в школах. В то время как пуштунский язык оставался языком сельской глубинки в основном на юге Афганистана, которую населяли пуштунские племена, бывшие кочевники.

При этом пуштуны, которые проживали в Кабуле и на севере страны среди дариязычного населения, также переходили на дари. Город Кабул был дариязычен, а жители пуштунского юга, которые ехали в столицу, вынуждены были учить дари, чтобы социализироваться. Более того, и правящая пуштунская династия из клана мохамадзаев также была в основном дариязычна. В течение XX века пуштунские власти в Кабуле проводили несколько кампаний в защиту и продвижение пушту, включая даже полный запрет дари, такое было в 1930-ых годах. Но жесткая политика оказалась неэффективной, потому что в Афганистане наступил паралич государственной деятельности, стало невозможно проводить модернизацию, и от нее отказались. Более эффективной была деятельность пуштунских интеллектуалов, например, Махмуд-бека Тарзи. Он и его соратники содействовали созданию литературы на пушту. Тарзи говорил «без языка нет народа, но без литературы нет языка».

Так что опыт Афганистана нам надо изучать, во всех смыслах дело очень полезное.

Вторжение из Афганистана — миф. Но…

— Скажите, а насколько нестабильность Афганистана реально угрожает нашей стране?

— Когда речь заходит об угрозах со стороны Афганистана, нужно четко понимать, кто и как о ней говорит. Скажем,

о возможности вторжения с юга в основном говорят представители России, тогда как американцы утверждают, что никакой глобальной угрозы от Афганистана не исходит. Можно понять мотивацию и тех, и других.

США заинтересованы в развитии в регионе проекта «Нового Шелкогового пути», который предполагает строительство транспортного коридора с юга на север. Это и транспортные, и трубопроводные коммуникации. Американцы хотят обеспечить Афганистан доходами от функционирования этих коридоров, чтобы он не так сильно зависел от международной помощи. Кроме того, они заинтересованы в том, чтобы у региона Центральной Азии были транспортные коридоры, которые бы проходили не только через территории России и Китая.

В свою очередь Россия считает, что этот проект задевает ее интересы в регионе – Москва не хочет присутствия третьих сил в Центральной Азии, в первую очередь, конечно, США. Более того, россияне считают, что если Новый Шелковый путь будет реализован, то вместе с товаром и людьми с юга на север начнется импорт нежелательной религиозной идеологии. А у бывших постсоветских стран нет ни опыта противодействия, ни иммунитета против такого влияния. В этой ситуации логично выглядит идея, что лучше не рисковать и защищать постсоветские страны от нежелательного влияние извне, в частности из Афганистана.

Что касается интересов нашей страны, то Казахстан понимает позицию обеих сторон. И что интересно, нас устроит любой из сценариев. Хотя, конечно, нам выгодно быть на перекрестке торговых путей, но мы не можем не понимать рисков, связанных с нежелательной религиозной идеологией и безопасностью.

— То есть вы хотите сказать, что угроза со стороны Афганистана – это только риторика, настоящей угрозы нет?

— Если речь идет о масштабном прорыве неких вооруженных сил с юга, то это маловероятный сценарий. Это так по нескольким причинам. Во-первых, современная армия Афганистана – это фактически конгломерат сил представителей разных общин. Если американцы завтра уйдут, то невозможно представить, что афганская армия, которая состоит из таджиков, пуштунов, узбеков, хазарейцев и многих других, будет способна на какую-то согласованную военную политику. Даже если у них вдруг появится такое желание. Кроме того, у афганской армии нет ни тяжелой артиллерии, ни штурмовой авиации. Более того, на всю армию у них всего 50 старых танков.

Скорее, она разделится на составные части по национальным общинам. Кроме того, прилегающие к Центральной Азии районы Афганистана населены в основном узбеками, таджиками, туркменами. Именно они несут ответственность за безопасность здесь и больше всего опасаются давления со стороны пуштунов. В этом смысле Центральная Азия для них стратегический тыл.

Если же говорить об угрозе исламистов, например, «Исламского государства», то следует разделять представителей последнего и собственно местные формирования в Афганистане. Потому что

идеология ИГ — это условно ваххабитско-салафитские взгляды, типичные для арабского Ближнего Востока. В то время как в Афганистане традиционно распространены другие течения в исламе,

в том числе и среди радикальных кругов. Например, Талибан по своим идеологическим воззрениям близок к так называемому «деобандийскому направлению». Оно называется так по имени религиозного университета Деобанд, который сегодня находится в Индии. В Пакистане его идеологию разделяет партия «Джамиат-и улема-и ислами», которая все годы поддерживала афганских талибов. Они все вместе были весьма радикальны, но они все же отличаются друг от друга.

Характерное отличие талибов и деобандов от салафитов/ваххабитов, что первые не разрушают мазары святых, весьма распространенные в Афганистане и Пакистане. В то время как для вторых это непременное условие в рамках борьбы против риска многобожия. Поэтому исламисты в Мали, когда заняли Тимбукту, в первую очередь уничтожали мазары местных святых. Также действовали ваххабиты, когда заняли Мекку в начале XIX века.

Поэтому исламистам салафитского толка вроде «ИГ» будет трудно преодолеть большие расстояния от арабского Ближнего Востока до севера Афганистана. Заметим, что в Афганистане в 1990-ых годах после падения коммунистов уже существовали «ваххабитские эмираты», в частности, в провинции Кунар. Но они были уничтожены местными формированиями, причем против них выступали и радикальные исламисты из партии Хекматиара, которая по своей идеологии близка «Братьям-мусульманам», и местные моджахеды из числа улемов.

Но если не стоит опасаться прямого удара и прорыва границы, то влияние радикальной идеологии исключать нельзя. Тем более, что у нас плохо разбираются в той разнице, которая существует между исламистами из Талибана, «Исламского государства» и «Братьев-мусульман». А есть еще много других движений и взглядов.

— Давайте вернемся к книге — какую основную цель вы перед собой ставили?

— «История Афганистана» была написана для того, чтобы показать процесс развития ее страны, указать на причины и следствие основных проблем. Для Казахстана это очень интересно и важно. Конечно, нельзя проводить прямых параллелей, но все же есть много вещей, которые мы просто обязаны знать. Ведь всегда лучше учиться на ошибках других.

Опыт Афганистана должен быть интересен всем развивающимся азиатским странам, поскольку это модель того, как при определенных условиях могут развиваться события. Афганистан может многое рассказать о нас самих.