Встреча с Бондом в ночном Шанхае

Если откровенно, то в Шанхай меня никогда не тянуло. Как не тянет от чего-то в Нью-Йорк, Торонто, Мельбурн и прочие города без истории. Хотя суета и масштабы мегаполисов привораживает миллионы посетителей – это еще не повод для непременной поездки туда. Я ведь не коллекционирую страны.

При этом в душе я понимал — отсутствие Шанхая в моих китайских впечатлениях сильно подрывает реноме путешественника по Китаю. Это, как пресловутые слоны, о которых спрашивают любого возвратившегося из Индии. «А на слоне ты катался? Нет? А чего ты тогда там делал?» Шанхай точно такой же повод для каждого оппонента блеснуть эрудицией в особенностях чужой географии. «А ты в Шанхае был?».  Да был, был, — успокойтесь!

[gallery ids=»33784,33783,33785,33786,33787,33788,33789,33790″]

Немного истории. Инвестиции с опия

На фоне большинства других крупных городов Поднебесной, Шанхай, крупнейший мегаполис страны, выглядит нескромным выскочкой. История его вовсе не теряется в седой древности – свой городской статус он обрел вместе с крепостными стенами лишь в 1553 году.

Из школьных учебников географии мы помним, что город расположен на месте, где Великая Янцзы впадает в Восточно-Китайское море. Это подтверждается его изображениями на картах. На самом деле, ни Голубой реки, ни моря  из Шанхая не видно. Но и с тем, и с другим он связан через Хуанпу – последний правый приток Янцзы, глубина которого позволяет, впрочем, заходить в город даже небольшим океанским пароходам. И то, что Шанхай возник не на берегу моря и не на берегу самой длинной реки Азии – обосновано. Великая река несла с собой великие разрушения, а море кишмя кишело пиратами и разбойниками.

Несколько веков Шанхай, тихо посапывая, был на вторых ролях. Потихоньку развиваясь, как удобный морской порт и текстильный центр, обслуживавший потребности Ханчжоу, Сучжоу и Нанкина. Так бы тихо все и продолжалось, если бы цивилизованным британцам не запретили ввозить в Китай опий из Индии. Разразившаяся война, известная в истории как Первая Опийная, закончилась победой европейцев и подписанием в 1842 году знаменитого Нанкинского договора, узаконившего ввоз наркотиков и «открывшего» Шанхай для свободного въезда наркоторговцев – благородных представителей просвещенной Европы. Очень скоро Шанхай стал «Парижем», обстроился вполне по-европейски, а на воротах его парков появилась понятные надписи ясными иероглифами — «Собак и китайцев не гулять».

До 1900 года европейцы «инвестировали» в развитие Шанхая 750 миллионов долларов. Это была не нынешняя, худосочная зелень. Но и не гуманитарная помощь развивающейся стране. А всего-то небольшой процент от доходов, полученных с наркоторговли. Которая заодно стала основой для совершенствования демократии в Британии и ряде других форейторов прогресса.

Ночь без Триад

Ночной Шанхай, благодаря важнейшему из искусств, ассоциируется с разгулом бандитизма, гангстерским беспределом и беспримерным кутежом. Такую славу город приобрел еще во времена европейского, японского и гоминдановского владычества. Вот как описывает его, к примеру, один из путешественников-пропагандистов Ф. Запорожский, посетивший страну в 1948 году и изложивший увиденное в книге с красноречивым названием «Янки в Китае».

«Славился Шанхай и своими роскошными, фешенебельными ресторанами и ночными клубами. Плутократия, купечество, биржевые дельцы, генеральская верхушка, явные и тайные грабители, прожигатели нечестно нажитых денег – весь страшный преступный шанхайский мир проводил время в этих заведениях. Здесь в одну ночь прокучивали и проигрывали баснословные суммы, горы золота, целые состояния. Пьяные скандалы, оргии – таковы были сумерки беснующегося черного мира Шанхая.»

Пламенно сказано!

… Я прилетел в Шанхай вечерним рейсом с Юга. Гостиница была забронирована. Понятно, что первое, чем я занялся, забросив вещи в комнату — отправился знакомиться с ночной жизнью города-монстра. Со всеми этими мафиози, игроками, сутенерами и продажными полицейскими.

Чрево ночного Шанхая, знаменитая Нанчин Лу (Нанкинская улица), встретила ярким неоном и празднично гуляющей толпой. Ни тебе перестрелок враждующих группировок, ни драк с применением арсенала приемов ушу, ни опиумных курилен, ни игорных заведений. Рестораны есть, но они мало чем отличаются от таковых в любом другом городе Китая. Разве что ценами.

Я шел по Нанчин Лу минут пять и ни одна пуля не просвистела у виска. Ни один нож не был приставлен к горлу. Более того, моя экстравагантная для Китая внешность везде привлекающая внимание, а в глубинке так и вообще собирающая толпы зевак, тут ни у кого не вызывала никаких эмоций. И полиция периодически проезжала мимо, не оставляя никаких шансов составить мнение о еепродажности. Становилось скучно. Шанхай ли это?

И тут ко мне, юля и виляя гузном, подошел скользкий типчик с фотоальбомчиком. Вначале я даже не понял, чего ему нужно, подумал – фотограф предлагает свои услуги. Но, как только «слизнячок» открыл альбомчик, заполненный фотографиями смазливых китаяночек, все встало на места. Здравствуй, Шанхай!

Не знаю, у кого как, но у меня сутенеры вызывают такое же глубоко физиологичное и брезгливое отвращение, как и «голубые». А тут налицо были признаки и того, и другого. И потому я гордо посмотрел на типа и громко послал его туда, куда русский человек обыкновенно посылает всех встречных гаденышей и антагонистов (это от их окружающего изобилия наша речь так образна и нецензурна).

Но самое интересное было дальше. На мое восклицание несколько прохожих китайцев удивленно обернулись, а оппонент расплылся в улыбке и с чувством закричал: «Здлявствуй, товались!»

Место встречи Запада и Востока

… А потом подобные типы стали попадаться все чаще. Но на них я уже не обращал внимания. Иногда, правда, подходили тихие куколки-индивидуалки. Отказывая женщинам, приходилось извиняться. Воспитание требовало. Так весело и бодро я дошел до конца Нанчин Лу и оказался на знаменитой набережной реки Хуанпу, знакомой по сотням фотографий, сделанных с начала прошлого века и по наши дни. Судя по этим снимкам, архитектура знаменитой набережной квартала Бунд за последние сто лет совсем не изменилась.

Бунд никак не связан и не имеет ничего общего с былыми соратниками и сокамерниками большевиков из еврейской националистической партии. Тут это слово ведется откуда-то из англо-индийского языка, но что оно означает, я так и не узнал. Иногда Бунд произносят, как Бонд. И тогда все становится понятнее. Кто же не знает Бонда? Джеймса Бонда?

Бунд – бывший район «концессий», городских земель, «уступленных» китайским правительством европейцам в качестве отступного за поражение в Первой Опиумной войне. Тут, вопреки Киплингу, Запад сошелся-таки с Востоком. Правда, как обычно бывало ранее в таких случаях, Востоку пришлось потесниться так сильно, что им тут вскоре и пахнуть перестало. Во всяком случае, серая конструктивистская архитектура Бунда не несет в себе никаких китайских элементов. Самое китайское тут – памятник Чен И – первому шанхайскому губернатору-китайцу (приезжие часто путают его с памятником Мао Цзэдуну).

Вообще же, по большому счету, Бунд – символ унижения Китая. Но Китай сумел проглотить обиду и достойно ответил Западу на все прошлые происки. Напротив Бунда, на другой стороне Хуанпу, напрочь затмив европейские потуги, вырос в одночасье новый район Пудун. Прообраз Китая будущего. Как только Пудун предстает взору – Бунд сразу стыдливо отодвигается на второй план. Бунд, или Бонд…