Казахи в Турции: мы выжили под бомбами и обрели вторую родину

Поселку Алтай в Турции всего 50 лет. Полвека назад предки его нынешних жителей прошли страшный путь из Гималаев почти до Анкары. Они отказались от земли, но бежали от преследований ради того, чтобы сохранить веру.

В этом поселке мы провели несколько дней и услышали много историй. Об основании Алтая, о гостеприимстве турок, помощи китайского посольства, о том, как молодежь едет в Европу за образованием и остается там… Но рассказ одной пожилой женщины вместил в себя всю боль, все надежды и всю силу людей этого небольшого поселка. Салиман-аже начала с истории о том, как недавно помогла семье беженцев-афганцев просто потому что увидела в их бедах отражение тех страшных испытаний, которые выпали на долю ее семьи и всех казахов, бежавших в Турцию в 50-х годах 20-го века.

А что вы сделали для Всевышнего?

Салиман-аже приехала из Бора, городка неподалеку от поселка Алтай, приходится внучкой Зука-батыру, известному человеку среди алтайских казахов. В этом году ей исполнилось 73 года, но она все еще ясно помнит многое.

— Балам, мне недавно сделали операцию, я немного слабая. Лучше я расскажу тебе все у себя дома, — говорит Салиман-аже и приглашает нас в Бор.

В Боре живет несколько семей пуштунов — беженцев из Афганистана. Сегодня этот народ проходит через испытания, выпавших на долю казахов десятилетия назад, и Салиман-аже не может смотреть на это спокойно.

— Однажды я сидела на улице, возле меня присела молодая женщина с четырьмя малышами. На руках у нее грудной младенец. Она кормит его, но он все равно плачет. Я спрашиваю: «Почему у тебя нет молока?» Отвечает, что несколько дней не ела, как и ее дети. А сама все время плачет. Оказалось, что они с мужем  беженцы, пуштуны из Афганистана. Муж сидит в тюрьме за незаконное пересечение границы. Она просит убежища, но власти не верят ей. У  моей старшей дочери, живущей в Германии, была пустая квартира. Я привела их туда и вместе с ней жила месяц, помогала смотреть за детьми. У самого старшего из малышей обнаружили рак крови. Однажды я отвела ее к мужу в тюрьму, объяснила девушке-полицейскому, что беженка живет на улице с 4 детьми и никто не заботится о ней. Полицейская послушала и позволила ей встретиться с мужем.

Казахи в Турции: боль воспоминаний, триумф жизни

Однажды ночью девушка снова стала плакать и попросила позвонить мужу. Оказалась, что его не только не отпускают, но перевозят в другой город, где они не смогут увидеться. Я сама начала плакать, позвонила той полицейской и стала объяснять, что я старый человек и, наверное, не смогу дальше заботиться о них, тем более, что у ребенка смертельное заболевание. Они бедные люди, возвращаться им нельзя. Просила: «Помогите им, найдите дом, обучите языку и они вам вернут добро. Я раньше такая же была. Мы казахи, пришли с Алтая, много лет прожили в Турции и ваш народ дал нам хлеб и землю. С тех пор мы навеки благодарны вам. Я поцелую тебя, кызым, в лоб и благословлю на долгую жизнь», — вот так я сказала ей. Девушка помолчала, потом ответила, что постарается сделать все возможное.

Позже мне перезвонили и сказали: «Сидите дома, никуда не выходите», а вечером как на крыльях прилетел ее муж. Они еще пожили с нами некоторое время и уехали в местечко Кайсар, там в основном живут уйгуры и дунгане. Позже подали прошение правительству. Им дали небольшой дом, власти помогли лечить сына. Даже у маленькой вши есть пропитание, а у людей должно быть тем более. Как же я могла пройти мимо голодных детей? — рассказывает Салиман-аже.

— Когда люди предстают перед Всевышним, он спрашивает у них: «Что ты сделал для меня?». Люди отвечают: «Намаз читал, зякет давал, пост держал, хадж совершал». Аллах отвечает: «Это вы делали для себя, а что вы делали для меня?».

Дела ради Всевышнего — это защищать сирот, кормить их, делать добро всем людям, независимо от нации и веры

Дарить одежду бедным, не поношенную, а хорошую, которая радует тело и глаза. Давать на пропитание сиротам не хромую и худую овцу, а жирную и крепкую, что наполняла бы желудок и душу радостью. Мой дед Зука-батыр был милосердным человеком, живущим ради народа. Такие вещи он говорил и делал.

История бегства

Этот рассказ Салиман-аже словно отражение истории страданий ее собственных предков.

— Я родилась на Алтае в 1944 году. Мой отец Шаймерден–зангы, третий сын Зука-кажы. От двух матерей нас 11 братьев и сестер. Мой дед Зука-батыр родился на Зайсане, его отца звали Нурмахамед. Мой дед был 15-летним юношей, когда его отца не стало. Мать деда Батима из рода кожа сама была батыром по духу. Она была еще молодой женщиной, поэтому по обычаям аменгерства ее хотели выдать замуж за родственника. Она отказалась и вместе с сыном бежала из Зайсана через горы на Барколь. Там и поселились. Ата был необыкновенным человеком, он выступал против любой несправедливости. Когда, например, бай хотел жениться на девушке из бедного аула, он брал и ее, и весь ее аул под свою защиту. Когда налоги были непосильными, он выступал против. Очень скоро вокруг него собралось много людей, которые поддерживали его. Аулы были переполнены сиротами, которым нужен был такой батыр. Он не был богатым, но Аллах давал ему пищу: кто-то притащит с собой ягненка, кто-то лошадь. Все, что у него было, он делил поровну на всех.

— Однажды к нему пришел парень – дунганин Жакия, сказал, что сирота и за ним гонятся китайцы. Зука-батыр поселил его в своем ауле. На самом деле китайцы послали его шпионить, пообещав в жены красивую девушку. Пока он жил в ауле, китайцы, переодетые крестьянами, работали на поле и выжидали момента. Однажды они начали собираться на какое-то дело. Их заметил один из казахов и послал свою жену: «Предупреди Зука, что к нему идут враги, придут во время вечернего намаза», но женщину задержали китайцы. В это время дедушке принесли чаю, и ему показалось, что пиала наполнена кровью. Он вышел на улицу и сказал всем: «Сегодня мой последний день, я вам больше не смогу помочь, уходите подальше и забирайте свои семьи».

— У его младшей жены были гости. Дедушка вызвал ее на улицу, сказав: «Хорошо ухаживай за моими гостями» и ушел. Часть гостей разошлась, а часть осталась. Мужчины сказали: «Наша жизнь не дороже жизни ата». В ту ночь погибло 32 человека.

Враги пришли на заре. Байбише успела снять винтовку, но пока подавала оружие деду, ее застрелили вместе с дочкой. У деда остался лишь нож, он успел всадить его в первого нападавшего, тут на него все навалились и отрезали ему голову, потом вывесили ее на воротах на холме, который сейчас носит его имя. Мой отец Шаймардан был тогда подростком. Когда пришли в его юрту, он вырезал дыру и убежал. За ним долго гнались китайцы, но он отбился и остался жив.

— Первая жена моего отца умерла от болезни. Справив 40 дней, он начал искать себе новую жену. Разъезжал по родственникам, гостил и приглядывал себе девушку из рода керей. Я дочь от его второй жены Жамихи. У мамы были золотые руки, она была трудолюбивой и сильной, могла сама зарезать овцу и быстро разделать, как мужчина.

Мама рассказывала, что понравилась отцу тем, как  чисто мыла пиалушки. Что поделать, он был вдовец с малолетними детьми и выбирал не по лицу или богатству

Так получилось, что именно мама стала ему верной спутницей до конца его дней, — продолжает Салиман-аже. — Нас от одной матери родилось шестеро, но выжило только двое: я и мой младший брат Далельхан. Салес, Энес, Жанымхан, Далехан, Салиман и Калиман погибли. Отца убили на 10-й день после рождения Калиман — мы тогда спасались от китайских солдат.

Бойня у реки

— Мне тогда было шесть лет. Мы бежали, потому что не захотели принимать китайскую культуру, отрезать волосы как китаянки, отказываться от намаза и своих обычаев. Когда китайские власти начали принуждать нас, наши аксакалы собрались и сказали: «Мы казахи, много веков поклоняемся Аллаху, давайте найдем землю ислама, которая нас приютит. Если умрем, станем шахидами, погибшими за веру, если выживем –  будем гази». С такими словами они прочитали жаназа – намаз и двинулись одной кочевкой. Кочевку возглавил старший брат отца Султаншарип-ата. Об этих событиях когда я повзрослела рассказали мои женге. А день, когда погиб отец, я хорошо помню. Мы спустились с гор, всю долину заполнили китайские солдаты, глаз не хватало, чтобы всех увидеть. Перед нами текущая река, мы переходим ее, у мамы в руках бесик с 10-дневной Калиман, на ее спине привязана я. Около нас бредет лошадь байбише моего старшего дяди. Мамина лошадь завязла в грязи и не может выйти, бесик готов был упасть в воду, мама еле держалась на коне. Тогда сын байбише, Такан, старше меня всего на два года, скатился в воду и поднял бесик. До сих пор помню звук пуль, падавших вокруг нас.

Такой страшный шум был: люди кричат, верблюды кричат, лошади ржут, все живое смешалось в одну кучу. Из всего этого я никогда не забуду звук летящих пуль

Я не боялась, что попадут в меня. Всевышний оградил меня от страха. Мой братишка сидел перед отцом на лошади, когда в отца попала пуля. Вместе они упали под ноги бегущих верблюдов и коней.

— Его сразу подхватил один из братьев, протянул дедушке, что был рядом, но тот отказался, не было сил его взять. Тогда брат наставил на него ружье и закричал: «Твоя жизнь не дороже жизни ребенка!» Иманбай–ата, так его звали, выхватил братишку и ускакал далеко вперед. Так остался жив мой братишка. Мама тогда даже не поняла, что случилось с сыном,

она как будто обезумела — кружилась на лошади вокруг отца, под пулями, и пыталась его вытащить, а в руках у нее бесик и я

Кое-как схватив отца, мы оторвались от врагов. Потом остановились на ночевку в тугаях. Отец умирал — пуля пробила ему печень. Он спросил у джигитов, как течет кровь — прямо или пенится? Ему ответили, что пенится. Он сказал, что его смерть пришла, попросил, чтобы повернули его головой к Мекке и уходили. Мама и сама была слабой после недавних родов, но попросила разрешения остаться рядом с мужем и ухаживать за ним до конца. Тогда мой дядя ответил: «Где мы умрем, там умрешь ты и твои дети. Не здесь».

Матери пришлось покориться судьбе и продолжать кочевку вместе со старшим братом мужа. За первую неделю мы потеряли сразу 10 человек — они умерли от ран. Их похоронили под камнями, прятали тела от зверей. Калиман долго не прожила — у мамы не стало молока. Маленьких детей везли в сундуках – кебеже, это было неудобно и мучительно. Чтобы обмануть голод, нам давали кости или разводили немного муки с водой. Сейчас мои братья говорят: «Ты записывай все нам на память». А я не могу вспоминать без слез.

Салиман-аже, прерывая рассказ, показывает семейное фото, сделанное уже после бегства из Китая, в Пакистане.

— Когда мы дошли до пустыни, остановились на долгий отдых. Мама у кого-то выпросила барана, сама зарезала его, сварила мясо, взяла кусочек, остальное оставила нам. Посадила нас и попросила: «Дальше идите без меня. Впереди еще семь дней пути по пустыне, а

я пойду искать вашего отца. Если он жив — притащу его на спине, если нет – увижу своими глазами. Если умру — сильно не плачьте, держитесь вместе

Мы остались на попечении байбише нашего дяди. От отца оставался хороший любимый конь. Она вскочила на него и ускакала. Мы долго плакали, но все же уснули.

Больше недели она скиталась по пустыне. Мясо у нее закончилось, коня загрызли волки, а ее почему-то хищники оставили в живых. Она рассказывала мне, что волки выли всю ночь неподалеку, но не подходили. Воду она находила в корнях трав — если выкопать их еще свежими, то этого будет достаточно, чтобы утолить жажду. Однажды она уснула и увидел сон, будто находится в своем старом доме и что мы никуда не уходили. Перед ней кровать с красивым одеялом, к ней приходит отец, поднимает ее с пола и кладет на кровать, потом подносит ей зажженную спичку и темная комната освещается светом. Когда она очнулась, увидела, что лежит на пустынной земле и никого рядом нет. Мама заплакала и сказала себе, что этот сон вещий, говорящий о светлом будущем ее детей. Она продолжила путь обратно. Когда навстречу ей вышли люди с винтовками, она сняла кимешек и начала махать им. На нее наставили ружья и стали спрашивать, кто она такая. Оказалось, это казахи — сваты из другого рода, которые тоже вышли на кочевку. Ей очень повезло — ведь вокруг были отряды китайцев. Если бы она ушла в другую сторону, там бы ждала смерть, но ангелы вели ее, поэтому мама не погибла в пустыне. У нее не было сил даже говорить. Ее привезли в аул и начали ухаживать, вливали по капелькам воду, завернув в кошму, чтобы не впала в горячку. Когда она пришла в себя, ей дали сорпы и рассказали, что видели могилу ее мужа и что возвращаться туда опасно. Все собрались, выразили ей соболезнования. Она прожила там еще неделю и пришла в себя. Мама помогла им сшить теплые одеяла. Это был богатый аул, который успел зайти на базар китайского города, чтобы запастись всем необходимым.

За эту работу ей дали большие брикеты чая, которым она очень обрадовалась. С ними мама вернулась к нам — у нас как раз закончился чай, мы пили кипяченную воду. По возвращении она сразу пришла в дом Султаншарипа-ата, ведь ушла без разрешения. Когда вошла в юрту, дядя даже не ответил на ее приветствие. Она произнесла: «Ваш брат умер, примите мои соболезнования». Все громко заплакали в голос, дядя тоже вытирал слезы. Я подошла к маме и гладила ее по спине. После этого дня я перестала ждать отца.

Год в Кашмире

— В Гималаях мы шли целый год, из шести детей смогли выжить только мы с братишкой. В Гималаях люди задыхались, не хватало кислорода, человек мог идти по дороге и упасть замертво. Моя старшая сестра отекла так, что не могла двигаться. Помню, она утром проснулась, изо рта у нее текла кровь, она произнесла «апа» и умерла.

Умерших просто закапывали в снег, не было сил долбить промерзшую землю. В Гималаях не было ни зверей, ни птиц, кругом снег и ветер. Я спрашиваю себя, почему тогда не мерзла? Сейчас в теплой одежде, в теплом доме мерзну, а тогда почему не мерзла? Ведь даже одежды не было, кроме той, что была на нас.

Наконец мы пришли в Тибет. На границе Тибета и Пакистана у нас была еще одна крупная перестрелка с тибетскими пастухами. Они напали на нас среди ночи. Я засыпала, когда поднялся шум. Даже не помню, где лежала — это был сарай или землянка. Потом все прекратилось. Утром хотела выйти на улицу, но мама сказала: «Не отходи далеко, там солдаты ходят». Я пригляделась — вокруг лежат мужчины и смотрят на нас, чего-то ждут. Оказалось, напавших на нас тибетцев отогнали пакистанские солдаты. К ним отправились трое наших самых образованных людей. Потом пакистанские солдаты пришли, отобрали у нас ружья, сфотографировали и дали немного еды. В те времена там правил шейх Саиб, большой начальник, правоверный мусульманин, да одарит Аллах его своим сиянием! Он распорядился, чтобы тибетцы привезли нам лошадей, мы поехали от аула к аулу и так добрались до Кашмира. Там мы сели на грузовик и приехали в какое-то место с двухэтажными домами. Нас расселили, как мы хотели, по две семьи в один дом. Мама сказала, что мы останемся с семьей байбише и поместимся со всеми. У нас не то что имущества, одежды не было. Мы были счастливы уснуть спокойно в теплом доме. На следующий день нас вызывали по одному, каждому дали чистую одежду и легкие одеяла. Раз в неделю выдавали мясо, рис, хворост и немного денег. Эти деньги мы не тратили. Когда через два года накопилась достаточная сумма, мы отправили нашего дядю в хадж — поблагодарить Всевышнего за спасение и помолиться за усопших. Из одного аула нас вышло 61, дошла только половина.

Мы прожили еще год, когда пришли американцы и сказали, что приглашают нас жить к себе. Но мой дядя Султаншарип ответил, что мы поедем в мусульманскую страну, в Турцию, к нашим братьям по крови. Он подал прошение в турецкое посольство. Потом мы сели в поезд и добрались до арабского города Басра. Оттуда пароходом целый месяц шли по морю до турецкого города Тузла. Как только мы приплыли, маму сразу поместили в госпиталь — у нее обнаружился рак. Я тогда испугалась и стала держать оразу. Мне было 10 лет, шел 1954 год.

Память о матери

— В Турции мы обрели свою вторую родину. Нам выделили трехкомнатный дом, одну комнату выделили под сарай для скота. Мама катала кошмы с красивыми узорами, обменивала на скот, получала немного денег, покупала молоко и хлеб. В четверг убирала дом, мыла нас и готовила вкусную пищу. Потом долго с нами разговаривала: «Если я умру, живите дружно, поддерживайте друг друга, сохраняйте веру в Аллаха, давайте милостыню. Құдайға сенген — құстай ұшады, адамға сенген — мұрттай ұшады». Вот так она нам говорила.

В 17 лет я вышла замуж и уехала в Стамбул. Мой братишка живет в Вене, у него, как и у меня, большая семья: дети, внуки, правнуки. Наши жизни сложились хорошо. Мы всем довольны и каждый день благодарим Всевышнего!

Через два года после того как я вышла замуж, умерла мама. Ей было всего 40 лет. Она носила калоши, кимешек, платье и камзол. Нам, детям, она казалась такой взрослой, хотя была молодой женщиной. Мама очень любила нас с братишкой. Если другие матери могли поругать или даже побить, наша не поднимала даже голоса. Я помню, как мы с братишкой бегали по поезду и уснули на ступеньках. Она ходила по всему составу в поисках нас и плакала. А когда нашла — даже слова упрека не сказала. Такой золотой матери еще ни у кого не было.

В Гималаях она спала на коленях и локтях всю ночь, чтобы спрятать нас с братишкой под животом, закрывая своим чапаном с обеих сторон

И нам под снегом под маминым животом было тепло. Сейчас я думаю — смогу ли я вот так спать до утра на коленях? Бывают ли еще такие матери? Пусть Всевышний примет ее чистое сердце! Ради нее я поехала в хадж, но сколько бы ни совершала поклонений, этого недостаточно.

Я до сих пор ношу платья, сшитые мне мамой перед свадьбой. Раньше стеснялась надевать национальную одежду, потому что она привлекает внимание. Носила только в праздники, пока один знакомый турок не сказал: «Носи с гордостью и не забывай о своей истории!»

Фотографии Владимира Третьякова