Серьезная ошибка спрятана в новом клише: «Теракты в Казахстане совершали экстремисты».
Теракт в Актобе потряс всю страну. Это нападение, казавшееся спланированным и целенаправленным актом, многие информагентства напрямую связали с религиозным экстремизмом. Хотя на тот момент до конца не были известны ни мотив, ни состав группировки, совершившей нападение. Оценка данного преступления как акта терроризма, совершенного организованной группой лиц изначально, на наш взгляд, ставит в тупик оценку проблемы нетрадиционных религиозных течений в Казахстане.
Общество захлестнула истерия: «Почему их не арестовывали раньше?» и «Куда смотрели правоохранительные органы?». Но, согласно юридическим процедурам, нельзя арестовывать людей только по причине их радикальных настроений.
Откуда берутся радикалы? И радикалы ли они вообще? Или мы имеем дело с результатом многолетней работы по саботажу государственной молодежной политики, что и становится сегодня своеобразным фактором диверсии государственного уровня?
Политолог Дастан Кыдыржанов в своей статье на camonitor.kz привел интересную статистику:
«Доля тех, кто настроен радикально, не превышает 7-10% от общего числа населения страны».
Акцент сделан на то, что основная масса ожидающих перемен сограждан не настроена на социальный протест. И это, по его мнению, является залогом стабильности нашей страны.
Однако мне было интересно узнать, откуда взялась цифра 7-10%? Ведь она ужасает. Если взять 17 млн казахстанцев и выделить те же 7% процентов, мы получим почти миллион человек, настроенных радикально по отношению к существующей ситуации в государстве. Это своего рода пороховая бочка, к которой достаточно лишь поднести спичку, чтобы раздался взрыв.
Мы должны быть критично настроены к данной статистике. Движение «Талибан» в 1995 году насчитывало около 25 тысяч радикальных боевиков — всего 25 тысяч на фоне нашего миллиона потенциального экстремистского «материала» для дестабилизации ситуации в стране! Это больше чем повод задуматься. Отмечу, что 19 нападавших в Актобе смогли посеять хаос и неразбериху всего за несколько часов, проведя плохо организованную и спонтанную вылазку. Боюсь представить, что произойдет, если будут действовать полсотни хорошо обученных и экипированных бойцов!
В этой связи нельзя не вспомнить Баткенские события 1999 -2000 гг. Тогда около тысячи боевиков Исламского Движения Узбекистана пытались проникнуть на территорию Кыргызской Республики. Террористы, захватив в заложники иностранных специалистов и несколько силовиков, держали в страхе целый приграничный анклав около года. Только скоординированные действия вооруженных сил КР и узбекского спецназа при поддержке авиации позволили уничтожить боевиков и не допустить дестабилизации ситуации в регионе. В последующем по подозрению в связях с боевиками было задержано около сотни человек, сотрудников сил безопасности, представителей госструктур, местных жителей, оказывавших поддержку боевикам как на местности, так и в столице Кыргызской Республики.
Пример выбран не случайно. Баткенские события стали проверкой сил безопасности региона на предмет оперативности для противостояния боевикам, у которых до сих пор достаточно идейно сочувствующих.
На наш взгляд, правоохранительная система до сих пор пребывает в мягком шоке от характера развернутой информационной атаки. Общество задавало вполне закономерные и резонные вопросы, пребывая в неведении и информационном вакууме тех дней. Да, действительно, мы стали свидетелями отсутствия кризисных коммуникаций в работе правоохранительных органов. Доверие населения слухам и домыслам превратило поток информации в неконтролируемое русло, что осложняло работу по поиску и нейтрализации преступников.
Однако насколько справедливо винить во всем правоохранительную систему, когда системные проблемы в работе с молодежью и искоренения безработицы дали сбой?
Может, стоит рассматривать проблему шире? Нам нужно перестать создавать зоны умолчания, в которые давно вошли как молодежная политика, так и вопросы безработицы населения.
В костяк группировки, действовавшей в Актобе, вошли в основном молодые люди, едва достигшие 30 лет. В списке полиции, распространенном через СМИ, значатся люди, чьи психологические и социальные портреты мало говорят об их радикальной настроенности. Для людей, знавших этих бандитов в мирной жизни, это стало мягко говоря неожиданностью.
Итак, преступники были в основном безработными или, как их модно сейчас называть, «самозанятыми». Часть имела высшее образование, некоторые были выходцами из вполне благополучных семей, женаты, имели детей, один работал электриком, двое занимались перепродажей и ремонтом сотовых телефонов. Оказавшись подверженными влиянию более «опытных» радикальных собратьев, они легко вошли в их зону влияния. Самыми радикально настроенными оказались лица, имевшие судимость, которые заразились идеями нетрадиционного толка именно в местах заключения. Есть много измышлений по поводу того, что религия стала некоей формой самоорганизации для членов преступных сообществ. Однако это тема для отдельного исследования, ведь до конца не изучены идеи лагерного сообщества, какие изменения претерпели отношения внутри тюрьмы, как уживаются представители криминалитета, живущего «по понятиям», и тех, кто живет по «мазхабу».
Тут мы видим, как влияние на сознание населения масс-медиа и социальных сетей молниеносно рождает ярлыки и клише. Определенные события отождествляются с конкретной социальной группой, сознательно уводя акценты от причинно-следственных нитей события.
А ведь набор этих причинно-следственных связей довольно простой. Молодой человек, окончивший колледж или ВУЗ, без опыта работы и в ее поисках редко может надеяться на получение более или менее соответствующего его ожиданиям места. В основном требуется опыт работы или пресловутый «звонок» для получения не только места, но и дальнейшего продвижения. Для мальчишек и девчонок из провинции это непреодолимое препятствие, заставляющее искать менее престижное, но более-менее оплачиваемое рабочее место.
Такими местами становятся сфера обслуживания, услуг, сервиса, мелкооптовые продажи или сервис, психологическая среда которых нередко служит полем для рекрутинга «обиженных и обделенных» для борьбы за справедливость. Просто представьте себе настроения официанта приличного заведения для золотой молодежи, который видит значительную разницу между размером вечернего «чека» на своей работе и своим заработком или доходом родителей. В неокрепшем уме возникают мысли о причинах такой пропасти между богатыми и бедными. Информационные сообщения о поимке очередного коррупционера или вскрытии крупных хищений тесно переплетаются с тем, что он видит в повседневной жизни. Вот тут и всплывают закономерные вопросы к тем, кто в свое время был ответственен за проведение молодежной политики, поддержки молодежных инициатив и прочей работе с молодым населением.
Ведь как мы видим,
основная масса экстремистов нового Казахстана — это как раз поколение, на период взросления которого пришлась «активная фаза работы» молодежных общественных объединений
и крыльев политических партий.
В свое время Толганай Умбеталиева дала емкую характеристику происходящему в сфере молодежной политики: государство и молодежные лидеры делали акцент на развлекательную, но никак не на содержательную составляющую этого вопроса. Глубинные проблемы молодежи, такие как безработица, суициды, группировки и банды, — все это осталось без внимания государства. Отсюда и результат: молодежь остается со своими проблемами наедине. В надежде быть услышанными они примыкают к радикальным группировкам и идут на отчаянные поступки.
Стоит отметить, что даже серьезные государственные проекты в области молодежной политики дают неоднозначные результаты. По программе «С дипломом в село» около 25 тысяч молодых людей отправились на село для работы по специальности, получив кредит и подъемные. Увы,
5000 из них уже вернулись обратно и задолжали государству в качестве возврата потраченных средств около миллиарда тенге,
а в общей сложности было потрачено более 50 миллиардов тенге с 2009 года.
Но даже в случае если молодой человек нашел более-менее приемлемую работу, он сталкивается там с новыми проблемами. Зачастую на рабочем месте отсутствует развитие корпоративного духа среди молодежи. Работниками движет пограничное сознание, где нарушение корпоративной этики не является чем-то предосудительным. Отсюда и следствие проблемы в сфере сервиса и услуг, с которыми сталкивается потребитель. Ведь имея дело с человеком, который в принципе не держится за временное место работы, вряд ли приходится рассчитывать на высокий уровень сервиса. В этой связи нам кажется актуальным и своевременным создание Центра компетенций для молодежи, основной целью которого будет обучение и привитие молодым работникам корпоративного духа и этики. В любом случае выработка этих компетенций целиком и полностью должна лежать на работодателе, ведь будучи ответственным за бизнес, который он ведет, ему необходимо быть ответственным и за людей, которых он нанимает. Идея создания таких центров необходима как превентивная мера по борьбе с вызовами открытой конкуренции рынка труда, позволяющая преодолеть психологический рубеж социальной адаптации, а также как инструмент в поддержку социализации личности.
Актуальность этого вопроса высока, так как текущая обстановка на рынке труда создает вакуум в сознании работника, прыгающего с одного места на другое в поисках высокой зарплаты или убегая от некомпетентного, а зачастую «несправедливого» руководства. Только индивидуальная работа с человеком, а также переключение от коллективного мировосприятия к индивидуальному обучению может сделать процесс социализации менее болезненным.
В противном случае взращивание нового «материала» для экстремистов уже встанет на поток
Давайте переключимся на жизнь простого человека – жителя столицы и затронем такую немаловажную тему как социализация.
Социализация — это процесс усвоения человеческим индивидом образцов поведения, психологических установок, социальных норм и ценностей, знаний, навыков, позволяющих ему успешно жить в обществе. Именно процесс, которому присущи свои условия и набор инструментов, в которых он может иметь завершенную форму. Как отмечает в своем исследовании социолог Денис Соколов, «сельская жизнь рушится, в каком бы виде она не существовала – в виде советского колхоза или родовой общины… Сельские общества теряют контроль над своими выходцами, родители перестают понимать собственных детей и влиять на их поведение и убеждения. Только 5-10% жителей села сегодня способны достойно существовать за счет животноводства или растениеводства, остальные превращаются в новых дачников». Новые внутренние мигранты пополняют ряды водителей, грузчиков, дворников, строителей, где получают весь неприятный опыт социального неравенства и вынуждены мириться с тем, что они люди второго сорта. Хотя дети этих людей уже считают себя горожанами, набор ценностей, с которыми они сталкиваются, условия проживания и существования делают их мировосприятие конфликтным ввиду большой пропасти между коренными городскими жителями среднего достатка и выходцами с окраин.
Для городских властей, занятых работой по инфраструктурному и экономическому разгону мощностей нового мегаполиса, эта проблема станет основой социальных потрясений. Мы не беремся прогнозировать, когда эта проблема выстрелит, однако факт ее существования нельзя отрицать.
Вектор развития города претерпевает колебания. Городские жители перестают быть молчаливыми наблюдателями изменений в его жизни. Криминал, неразвитость социальной инфраструктуры, провалы в работе социальных служб, отсутствие молодежной политики делают любой инцидент между властью и населением спичкой в атмосфере, наполненной газом проблем. Чего только стоит всплеск преступлений, совершенных несовершеннолетними в столице.
Согласитесь — сквозь эту призму последние теракты в Казахстане выглядят не только и не столько актами религиозного экстремизма, сколько плодами ошибок в политике социальной и особенно молодежной. Значит решать эти проблемы надо не только силовыми методами и регулированием вопросов религиозной практики. Нужно решать проблемы молодежи Казахстана, чтобы в будущем не столкнуться с еще более худшими проявлениями экстремизма, а получить процветающую страну.