Отец подозреваемых в беспределе на Капчагае рассказал об инциденте

Возмущенный Бауржан Есенжолов, оправдывая действия дочерей, запутался в показаниях. 

Лязат и Дамеля Есенжоловы вместе с Диасом Кенесбаем прославились после того, стали героями хулиганской выходки на базе отдыха на Капчагае. Но больше всего в этой истории удивила позиция следователя, который до сих пор, спустя почти месяц, не провел ни одной очной ставки и не признал избитую Катерину Игнашеву жертвой. Именно на этом отец девушек, Бауржан Есенжолов, построил свою обвинительную речь в адрес редакции 365info: еще ничего не доказано, а вы уже понаписали! Учитывая тон г-на Есенжолова и то, что он осведомлен о том, что делает следователь,

мы охотно верим: действительно, в этом деле доказано может быть все, что угодно

Бауржан Есенжолов был предупрежден о записи разговора. Беседа публикуется в сокращении. В случае возникновения у г-на Есенжолова сомнений в корректности расшифровки разговора мы готовы опубликовать аудиозапись. Без купюр и сокращений.

В иномарке Диаса Кенесбая, героя инцидента на Капчагае, именные, расшитые золотом чехлы

Следствие идет как положено

— Я по поводу вашей статьи вот — золотая молодежь устроила дебош там или что там… Я со стороны, которые якобы золотая молодежь. Меня зовут Бауржан.

— Понятно. Вы папа Есенжоловых?

— Да-да.

— Очень хорошо.

— Очень хорошо. Значит, а что вы вот по заявлению вот этих якобы пострадавших лиц, не проверяя никакие факты, почему вы печатаете все, что угодно? Все, что как попало! Вы… Еще следствие только идет, там вина никого не доказана. Во-первых, первую статью вы пишите, что золотая молодежь была пьяная.

— Я не пишу, что она была пьяная.

— Нет, она была… Вот, вы пишите, все это выпившая золотая молодежь была пьяная… Провели всех экспертизу: ни у кого не показало вообще алкогольное опьянение, ни у одного человека. Есть результаты. Это во-первых. Второе. Вы там пишите, что следователь никаких действий не ведет. Все идет как положено следствие. (от редакции: обратим внимание читателя — отец подозреваемых рассказывает о том, что именно делает следователь и дает оценку этим действиям. Вероятно, это доказательство объективности расследования). Там вы пишите, что они оскорбляли якобы потерпевших на национальной почве. Никакого оскорбления на национальной почве не было.

Я там не был, но знаю…

— А вы сами там были?

— Я там был. Я там…

— В момент этого?

— А вы были там?

— А у меня есть аудиозапись.

— Аудиозапись есть, где они обзывают?

— Да.

— А почему вы так яро, заинтересованно пишите со стороны пострадавшей вот такие непроверенные факты?

— А я вам могу объяснить!

— А кто пишет, что это золотая молодежь? Это обыкновенная молодежь. А почему вы ее в соцсеть вообще выставляете на обсуждение всему Казахстану, когда еще ничего там не доказано? Во-первых, оскорбляли первые оскорбляли они… Первые схватили за волосы они, значит. Там были ответные действия этих девочек. Значит, удостоверением каким-то там махали — это была красная студенческая корочка, значит. Это дети. А вот эти вот женщины… Они взрослые.

— То есть ваша дочь 1985-го года рождения — она ребенок?

— Подождите, это я имею в виду насчет удостоверения вот этого Диаса. Вы, я смотрю, вы так агрессивно настроены, как будто вам проплатили. Подождите. Вы так агрессивно настроены. Вам как будто заранее этот текст проплатили. И что эта сторона абсолютно молчит, значит, вы дальше всякую-всякую ересь там несете, пишите. Вы что, если вы работаете в средствах массовой информации, для вас законов нету никаких что ли? Презумпция невиновности, вы знаете что такое презумпция невиновности?

Межнациональная рознь

— Мы никого не обзываем.

— Подождите. Вы уже своим заключением… Вы пишите!

— Но разве не было такого факта?

— Какого факта?

— Драки.

— Драка была, но там вы так разрисовали! Якобы одна сторона уже сто процентов виновата, другая сторона прямо ангелы. Если вы можете выходить в эфир там, писать, пишите всякую ерунду? Вы что? Подождите, следствие, сейчас вот дойдет до середины, если что-то не так пойдет, как вот они пишут или как вы пишите, мы будем на вас подавать в суд, прокуратуру за оскорбление. Значит, вот вы оскорбляете людей на национальной почве, вы разжигаете межнациональную рознь. Я вам сто процентов гарантию даю! Я даже по разговору я понял, что вы очень сильно заинтересованный человек для того, чтобы топить одну сторону.

— У меня вопрос — перед публикацией, перед первой публикацией прошло 13 дней с момента ЧП. Ни ваши дочери, ни Кенесбай не соизволили даже извиниться (перед пострадавшими — прим. ред.). Хотя бы извиниться.

— Откуда вы знаете, что не соизволили они извиниться? Они ездили туда в этот Капчагай, они ездили туда в Капчагай по 5-6 раз!

— Когда первый раз приезжали?

— Да зачем вам это нужно? Вы — следователь? Вы — прокурор? Вам оно нужно? А я вам говорю, они ездили по 5-6 раз извиняться. Я только по соцсетям узнал, что случилось.

— Когда это произошло?

— Какое вам дело? Подождите, какое вам дело? Вы почему меня теперь допрашиваете, как следователь? Они обратились, потерпевшие. Теперь я к вам обращаюсь — вот сейчас пройдет следствие, будем смотреть, как там на самом деле было. Вы будете официально опровергать свои вот эти домыслы.

Там же убийства не было…

— Хорошо. Но если будет доказано обратное?

— Я вот не пойму, вы что, проплаченное лицо что ли? Вы почему так сильно заинтересованно муссируете? Там было что — убийство? Там что было — сильный дебош?

— Надо довести до этого?

— Я вам говорю. Они за 7 минут звонят, подъезжая, им говорят — есть место. Они туда подъезжают уже уверенные, что есть место, те говорят — уже нет места. На этой почве происходит у них скандал, начинается со стороны хозяев вот это… Толкают одну из дочек. У той очки падают, другая отталкивает. Я вам образно так говорю.

Тут начинается — две женщины… Вот эта Катерина или как ее зовут, хватается за волосы, как все бабы, они начинают таскать друг друга…

Ребята, которые рядом стояли, они стараются разделить, один из них показывает студенческую корочку — якобы женщины испугаются. Всего-то навсего было бабская драка. Вы ее замуссировали на весь Казахстан, как будто приехали террористы, исламисты. Аудиозапись аудиозаписью, вот эти их обзывали — исламисты, это радикальные террористы. А почему вы эти слова не пишите?

— Кто обзывал так?

— Кто? Хозяйки, кто! Вот поэтому я вам говорю, это две бабы дерутся, за волосы хватают, друг друга оскорбляют, а вы его замуссировали так, как будто приехали действительно…

А было ли воспитание?

— Бауржан, а как вас по отчеству?

— Да какая вам разница? Бауржан и все.

— Хорошо, Бауржан, вы сейчас вот в таком тоне разговариваете только потому, что вы признаете, что не смогли воспитать своих дочерей?

— Вы уже перешли на мою личность что ли?

— При чем тут ваша личность? Ваши дочери были в другом доме… Приехали в другой дом и повели себя вот таким образом.

— Что? Каким образом повели? Если выходит человек, в лицо толкает одну, другая обзывается… Я вам говорю, это получается обратная реакция человека. Когда две бабы дерутся, это разве… Сплошь и рядом женщины между собой…

— То есть вы разделяете, что это правильно?

— Кто говорит вам, что это правильно? Точно, я вас чувствую, вы до такой заинтересованное лицо со стороны вот этих хозяев… Вы проплаченный человек, наверное.

— Хорошо, что вы хотя бы предполагаете, а то если…

— По вашему тону я вот как предполагаю, что теперь я воспитал… Я значит воспитал террористов, радикальных исламистов, значит?

— Кто вам такое сказал?

— Ну почти намекаете!

— Нет, я спросила: вы звоните, потому что не знаете, что теперь делать, потому что вы плохо воспитали своих дочерей? Что они агрессивно настроены?

— Нет, при чем тут говорит о том, что агрессивно…

Семейное хобби

— Скажите, пожалуйста, Бауржан, а у вас есть сын Дархан?

— А при чем тут вообще он?

— А правда, что у него проблемы были с законом и он проходил по уголовному делу?

— А это тоже они сказали? А это какое отношение вообще имеет?

— Это я свое расследование провожу, пока следователь молчит.

— А какое отношение сын имеет?

— Ну, понимаете, судя по тому, что у вас все дети ведут себя как-то, я не знаю, весьма сомнительно, возникает вопрос: вы занимались вообще воспитанием своих детей или нет?

— Подождите, вы лично в мою семью лезете, вы кто вы такая?

— Я вам не звонила, это вы мне позвонили.

— Не, вот сейчас вы расследование моей семьи ведете, а вы кто?

— Конечно, я интересуюсь, кто эти люди, которые позволяют себе так вольготно вести себя!

— Кто вам дал право расследовать семью?

— Это мое профессиональное право заниматься расследованием.

— Какое право? Давайте я вашу семью тоже буду, вас лично расследовать?

— Давайте. Без проблем. Я не возражаю.

Оскорблен нашей писаниной

— Вот, видите, вы заинтересованный человек… Если вам дали ручку и микрофон — вы недосягаемые люди такие, да?

— Почему? Кто вам такое сказал? Я говорю вам — ваше право обратиться в суд.

— Хорошо. Хорошо, я тоже буду сейчас правоохранительные органы подключать за то, что вы в личную мою жизнь вмешиваетесь, в семью мою.

— Вы сами позвонили, я вам задала вопрос.

— Я вам позвонил, потому что я оскорбленный человек, вашей писаной.

— А ваши дочери не оскорблены писаниной?

— Как дочки не оскорблены? Они вообще в потере, не знают, что делать, бл*.

— То есть драться на зоне отдыха — нормально? А вот теперь они вот…

— Да кто вам говорит, что нормально?

— Вы же сами говорите: когда бабы дерутся, чего вмешиваться?

— Подождите, я вам говорил хоть раз, что они нормально вели себя? Или это нормальное явление?

— Вы сказали, что первыми начали те, что ваши дочки чуть ли не защищались, и так далее.

— Не, я говорю, когда двое женщин дерутся… Почему вы замуссировали почти до уровня террористского акта, бл*?

— Да потому, что надо уметь себя вести в обществе!

— Да ладно, это не вам воспитывать, пускай сейчас следствие… За свое действие они ответят перед государством! Перед законом! Пускай они ответят перед государством.

Ваша фамилия все объясняет

— Что сделано следствием? Я постоянно звоню следователю и спрашиваю: «что вы сделали»?

— Да я этого следователя знать не знаю. Я ни разу с ним не встречался.

— Вы же видите, как он ведет следствие, что он даже очные ставки еще не провел.

— Очные ставки не провел. Теперь вы еще и следователю будете указывать, что делать ему, что ли? Работникам правоохранительных органов.

— Если работники правоохранительных органов УПК не соблюдают, то кто же еще?

— Короче, я понял. Ваша фамилия определяет предрасположенность чью сторону вы должны принимать.

— А при чем здесь моя фамилия?

— Я не знаю. Вы сами подумайте. Вы так яростно настроены, вы… Ладно, произошло это. Виноваты эти дочери, виноваты, но это не означает, что надо муссировать на весь Казахстан.

— Вы вышли на связь в первый раз уже после того, как вышла статья. 13 дней где вы были?

— Где я был? Я узнал дня три-четыре назад вот этот ерунду, блин. И то мне позвонили… Товарищи из другого города позвонили, после этого я начал интересоваться. Я думал — ладно, напечатали и напечатали, ну журналисты свой кусок хлеба зарабатывают, пускай печатают. Но вторично вот этот, третий раз печатать…

Лучшая защита — нападение

— Ваши девочки вместе с Диасом приехали на второй день после выхода статьи приехали на зону отдыха и то сквозь зубы извинились и уехали.

— Вы там были, когда сквозь зубы они извинялись?

— Есть записи диктофонные.

— Диктофонные. Вы там сидели с диктофоном?

— Да зачем мне там сидеть? Там по разговорам понятно!

— Со слов этих пострадавших…

— Вас тоже там не было ни разу!

— Как не было? Я лично ездил два дня назад извиняться за…

— Вот, два дня назад…

— А до этого, я вам объясняю еще раз, я узнал 4-5 дней назад!

— Вы кричите на своих дочерей, на меня кричать не надо.

— Я не кричу, я ни одного грубого слова вам не сказал еще. Да я вам объясняю: 4-5 дней назад узнал, сразу поехал туда, извиняться перед этими женщинами. Я там объяснял, что они вели себя недостойно, неправильно, все что угодно… Даже Любовь Михайловна вроде поняла, блин.

— Все ясно, теперь я буду знать, что вы лично ездили. Я не знала об этом.

— Да, я лично ездил. Ну вы еще напечатайте мое имя, что я туда ездил, чтоб мои друзья по всему Казахстану узнали. Вы имеете право?

— Вы позвонили и вас предупредили о том, что ведется запись разговора.

— Нет, ну пускай запись ведется, а что я что-то я скрываю что ли? Я вам говорю, что я лично туда ездил, к Любовь Михайловне, извиняться, объяснял, что они пришли в чужой дом.

Пришли в чужой дом. В любом случае мои дети не правы. Вы извините, потому что действительно, я все перед Любовь Михайловной…

Кстати, в отличие от вас, Любовь Михайловна поняла, бл*.

Они простят детей?

— А вы не пытались официально оформить примирение сторон? Это можно на стадии следствия сделать.

— Так, я не знаю. Я приехал, попросил извинения у Любовь Михайловны, дочку ее не видел. Я все ей объяснил, что в любом случае, чтобы они ни говорили, как бы ситуация ни была, я ей сказал, что они приехали в чужой дом. Даже в чужом доме, я если со своего дома пошлю гостя кое на какие буквы, я хозяин, я имею право.

Я говорю сто процентов, Любовь Михайловна, вы здесь правы. Мои дети поступили как подобие каких-то… с животного мира. Я говорю — вы извините, сидел с ней разговаривал полчаса или час

Мы даже к общему мнению пришли, мы оказались земляками, бл*, в конце концов, если на то пошло. Я же не могу сказать — вы извините, примирение давайте сделаем там, то-се. Я говорю, подумайте, Любовь, посмотрите на меня, посмотрите, где я живу. Мы нормальные, не с рогами, не с бородами. Мы нормальные люди. Ну бывает же такое в жизни, у всех бывает… Приехал, просил извинения, привез дочерей, просил извинения, бл*. А она сказала — ладно, я подумаю. И все. Ну я не стал без конца звонить, беспокоить. Я, если надо будет, еще раз с ней переговорю. Изначально, конечно, когда мы приехали, она была очень сильно расстроена и говорила слова… Ну, естественно, я там молчал, потому что человека я понимаю в такой ситуации, когда вот такое случилось. Я тоже ей сказал — вот, Любовь Михайловна, я узнал только через соцсети и то только по звонку друзей, что вот эта беда случилась. А так я бы приехал на другой день, я бы если б знал бы, блин. Я сам поздно узнал вот это вот все. Я бы до этого не довел бы, давно бы уже вот это все уладилось бы.

Поэтому я говорю, что по сравнению с вами у нас другой тон был разговора, мы посидели, поговорили, все. Друг друга поспрашивали, кто, что, кто такие, откуда. Вот, вот такие вот дела. И не надо муссировать вот это без конца.

Следователя не знаю

— Наша статья вообще была посвящена тому, что следствие идет ни шатко ни валко, никаких следственных действий не проводится.

— Почему? Их же допросили же повторно. Два раза. Уже два раза туда ездили за сто километров.

— Я знаю, где это находится. Мы поставили под вопрос то, чем занимается следователь. Почему прошло уже четыре недели, а он даже не удосужился очные ставки провести? Ему звонят со стороны потерпевших и спрашивают — а готова ли судмедэкспертиза о побоях? Он говорит «еще пока не готова», потом говорит «ой, уже готова, да давно». Постановления о том, что он признал человека потерпевшей, не дает на руки, очные ставки не проводит. Он сам мне признается, этот следователь Медет Касымбеков, о том, что у него много дел, он слишком загруженный. Я его понимаю — да, тайна следствия, говорить ничего не надо, но явно же видно, что он даже не расследует ничего.

— Поверьте моим словам, с нашей стороны вообще никто с этим Медетом… Я его знать не знаю, не встречался, с ним никто не разговаривал. И кроме вот этих, которые участвовали в этом дебоше, его никто в лицо даже не знает. Никто туда не ездил, не звонил, с ним вообще… Контакта нет.

Я не знаю, что там происходит. И вообще, я надеюсь на то, что Любовь Михайловна простит детей. На то, что все-таки будет примирение. Но вот эти вот ваши муссированные атаки через средства массовой информации…

Подраться случайно

— Если вы достигните примирения, я об этом напишу. Это право любой из сторон. 

— А вот то, что там очень много непроверенных фактов написано, все это так безнаказанно останется что ли?… Вот вы же говорите — я проверяю вашу семью. Всю.

— Я не проверяю вашу семью. Я знаю, что есть такой факт.

— Ну вы же сказали, как вы записали детей, да любой человек может в любом месте привлекаться. А вы уверены, что вы завтра не споткнетесь с работы не выйдете и случайно кому-нибудь на ноги не наступите и вас не привлекут где-нибудь?

— Если я случайно споткнусь и побью кого-нибудь на зоне отдыха, это будет моя ответственность.

— Да, вот почему вы так уверенно говорите, что вы никогда не можете привлекаться к уголовной ответственности?

— Еще раз повторяю, если я случайно приеду на зону отдыха и случайно кого-нибудь побью, то я буду за это отвечать.

— Вот почему вы так говорите! Начинаете проверять семью…

Культура общения — превыше всего

— Бывают преступления, совершенные по неосторожности, а бывают умышленные преступления. Хулиганство — это оно и есть.

— Да это не умышленно, я говорю, не было там умысла приехать туда, устроить драку. Не было такого умысла. Это все возникло спонтанно. Дети были все, кто там был, абсолютно трезвые. Все были трезвые. Экспертиза есть.

— Умысел не всегда возникает за 100 километров от места происшествия, он иногда возникает за три секунды до случившегося. Отомстить, что не дали место.

— Спонтанно, на эмоциональной почве все произошло там.

— Я понимаю.

— Ну а почему вы так муссируете, как будто приехали чуть ли не террористы, бл..ь, извините за выражение…

— Не материтесь. Я понимаю, что вы человек очень эмоциональный, что вас задела эта публикация, но в первую очередь надо посмотреть на то, как вели себя ваши дочери.

— А кто говорит вам, что я что-то оправдываю?

— Ну а почему вы тогда позвонили мне, орете на меня?

— Я не ору, я просто спрашиваю у вас, у вас — что, право дано?

— У вас со всеми методика такая общения?

— У вас что, право дано? Непроверенные, незаконченные факты…

— Я имею право на освещение события…

— У вас, я так понял, что у вас по вашим понятиям на все есть право?

— По моим понятиям у меня есть закон о СМИ, согласно которому я и работаю.

Буду с вами лично разговаривать

— Хорошо, хорошо, где ваш офис находится? Я приеду с вами лично буду разговаривать.

— Приезжайте. С дочерьми приезжайте.

— С кем? С дочерьми?

— Да, я хочу с ними тоже поговорить. В конце концов не вы же фигурант дела.

— Вот именно, фигурант не я, фамилия моя.

— Ваши дочери — совершеннолетние девушки, они не только вправе, но и обязаны отвечать за свои действия сами. Почему вы за них хлопочете?

— Да они…

— Если вы хотите приехать к нам в офис, приезжайте все вместе. Поговорим.

— Они после ваших этих, как его, после ваших публикаций они больные лежат. После ваших публикаций они больные!

— Не после моих публикаций, а после своего поведения!

— После ваших публикаций. Это нанесло удар по психологии. Сколько ваших публикаций, на весь Казахстан! Ну конечно, не сегодня, я приеду.

— До свидания!

Давление на журналиста

Тамара Калеева

Президент Общественного фонда защиты свободы слова «Адил Соз» Тамара Калеева считает, что данный звонок — ничто иное, как попытка воспрепятствовать деятельности журналиста.

— Человек позвонил в публичное место, то есть в редакцию, предупрежден о записи разговора, он знает, что говорит под запись. Это не конфиденциальная беседа. Вообще, случаев, когда герои публикаций грозят журналистам судом или расправой, нечастые, но все же происходят. С оскорблениями они сочетаются редко.

Законодательством все регламентировано. Если есть факт угрозы, нужно сразу обращаться с заявлением в полицию. Если факт оскорбления, то есть выбор — обращаться или не обращаться. Это — дело частного обвинения.

Обвинения в подкупе можно характеризовать как подрыв деловой репутации. Слова о национальной солидарности — форма обидная, но не оскорбительная. В любом случае это воспрепятствование профессиональной деятельности журналиста.

Золотая молодежь устроила беспредел на Капчагае

В деле «капчагайских мажоров» появился «агашка»