Острая фаза конфликта в Украине завершилась, но дух противостояния сохранился. Почему? Теперь на первый план выходит гораздо более глобальный конфликт между Россией и Западом.
По большому счету главный вопрос теперь заключается не в том, каким образом и когда этот конфликт завершится и кто в конце концов будет победителем.
Главный вопрос – что будет представлять из себя Россия после завершения противостояния с Западом, какую политику она будет проводить, сможет ли использовать энергию данного кризиса как источник собственного развития?
Последнее обстоятельство особенно актуально, если Россию не устраивают общие результаты своего развития последних 25 лет, когда она следовала в фарватере Запада, заимствуя модели и концепции и пытаясь адаптировать их к собственным реалиям.
Сразу надо сказать, что
явных победителей в конфликте России и Запада точно не будет
И вопрос здесь не в экономических потерях от взаимных санкций и не в общем ухудшении отношений между двумя противоборствующими сторонами. Вопрос в том, что, по сути, это столкновение между двумя частями одного целого. Потому что Россия при всем том, что россияне часто акцентируют внимание на особом цивилизационном положении своей страны, все равно является частью единой европейской цивилизации.
Конечно, Россия всегда отличалась от Западной Европы. В первую очередь это отличие было связано с разницей в принципах организации. В самом общем смысле для Европы были не типичны восточные деспотические структуры. Здесь отношения строились по горизонтали. Церковь, города, князья, императоры столетиями вели нескончаемую борьбу друг с другом.
В то же время Россия всегда позиционировала себя как наследник Византийской империи с ее типично восточной централизацией власти. Хотя
гораздо логичнее предположить, что Россия тесно связана по принципам организации с Монгольской империей, составной частью которой она была два столетия
Но в любом варианте, византийском или монгольском, восточная деспотия была главным методом организации. В Византии она была несколько меньше, но и здесь, к примеру, церковь была частью системы государственного управления. В Монгольской империи уровень деспотии был несколько больше.
Отсюда происходила колоссальная сила российского централизованного государства,
которое со времен Петра Первого стало частью европейской политики. Потому что сильное централизованное государство восточного деспотического типа способно концентрировать в своем распоряжении большую часть ресурсов общества. Их можно тратить на масштабное строительство, на содержание огромных армий, завоевания, на создание богатейших коллекций искусства.
Но
такая система предполагает значительное ограничение возможностей населения, которое воспринимается только как источник ресурсов
Отсюда вечный вопрос о невысокой степени индивидуальной самостоятельности населения в централизованных восточных деспотиях. Например, весьма показательный пример связан с историей отношений населения итальянских торговых республик и сначала Византийской, а затем ее наследником, Османской империей.
Немногочисленные, но очень энергичные венецианцы и генуэзцы сотни лет оказывали давление на вялых византийских греков, вынуждая их идти на уступки. Однако именно они же в 1453 году составили костяк обороны Константинополя против османского наступления. Причем боевые качества итальянцев, которые не были профессиональными солдатами, а купцами и моряками, были выше, чем у местного населения. Потом Венеция столетиями вела войну против огромной Османской империи, чего стоит только Кандийская война венецианцев с османами на Крите, которая продолжалась 22 года. Один город против целой империи.
Индивидуальные качества имеют критическое значение при получении профессиональных навыков. Индивидуально свободный человек лучше обучается и при этом он гораздо лучше мотивирован, чем не слишком свободные жители деспотических империй. К примеру, Михаил Ломоносов, самый известный ученый времен Екатерины II, был выходцем из архангельских поморов, своеобразной субэтнической группы населения, где никогда не было крепостного права и были сильны индивидуалистические ценности. И поэтому
Российская империя столетиями импортировала из Европы врачей, учителей, инженеров, генералов и офицеров, затем менеджеров
То же самое делали и в Османской империи, но здесь все же были естественные ограничения в вопросах религии.
Россия привлекала многих из-за границы своими возможностями, она была готова платить иностранцам, создавать им условия. Все-таки всегда проще взять готового специалиста, чем возиться с местным работником. Хотя и местные всегда были и учили их довольно много, в том числе за границей, но все равно иностранный призыв оставался главной постоянной отличительной особенностью Российской империи.
Но в любом случае Россия использовала преимущества своего положения перед большой, но слабоконцентрированной Европой. Она имела огромную армию, которую могла в решающий момент использовать в политических баталиях на Европейском континенте. При этом этой армии не надо было платить, она состояла из насильно мобилизованных крестьян. В Европе могли не любить Россию за ее «азиатские» обычаи, многие путешественники по российским просторам писали об этом свои критические тексты, но точно так же многие европейцы любили российские деньги и не могли не учитывать российскую военную мощь.
При этом российские элиты были составной частью элит большой Европы. Они разделяли такие же ценности, у них были те же вкусы и привычки. Для Европы все выглядело так, что российская элита с немецкой основательностью и немецкими же корнями управляла массами славянских крестьян в российской «Азии», точно так же как это делали в славянской Восточной Европе немецкие дворяне из Австрии и Германии. Поэтому, например, раздел Польши в XVIII веке был внутренним делом трех империй – двух немецких – Австрии и Пруссии, и российской, но с большой долей немцев в структурах управления. Они поделили между собой слабое государство, которое не смогло наладить свою систему управления в западной системе координат, где католическая Польша находилась не одно столетие.
Конец XVIII века был временем мощных централизованных империй. И хотя они отличались друг от друга, например, в Австрии и Пруссии было Магдебургское городское право, обеспечивавшее самоуправление городов, а в России его не было, тем не менее у них было внутреннее родство на имперском и династийном уровне. По крайней мере, тогда Россия считалась вполне европейской державой.
Естественно, и ее политика в Азии вполне соответствовала европейской колониальной практике. XIX век был веком колониальной экспансии, но Россия была здесь среди опоздавших, и опять же наряду с другими континентальными империями, все с теми же Австрией и Пруссией, последняя в 1871 году стала Германией. Но у Германии после победоносного завершения Франко-прусской войны в 1871 году уже не было возможностей для расширения за счет непосредственных соседей. В то время как в России и Австрии, которая вскоре после венгерского восстания 1848 года стала Австро-Венгрией, такая возможность была. Австрийская империя продвигалась на Балканах, а Российская империя наступала в близлежащей к ней части Азии. И снова Россия была вполне европейской державой, многие яркие ее представители того времени разделяли идеи европейского культуртрегерства – продвижения европейской культуры в отсталую Азию.
Но происходивший в XIX веке научно-технический прогресс, сопровождавшийся в Европе весьма значительными изменениями в жизни общества, все острее ставил вопрос об эффективности управления в старых континентальных империях. И больше всего вопросов было к России и Австро-Венгрии. Россия проиграла Крымскую войну (1853–1856) в основном из-за неэффективности своей организации. Ее военная машина, которая еще совсем недавно составляла основу могущества империи, оказалась громоздкой и неэффективной. Чуть раньше, в 1848 году, Австрийская империя оказалась в крайне опасной ситуации из-за национального венгерского движения и только военная помощь со стороны России помогла ей удержаться в имперском статусе.
При этом, хотя в Австрии было много общего с Германией, тем не менее сложный национальный состав населения, где кроме собственно немцев было много славян, венгров и румын, ограничивал возможности этого государства. Дело здесь было в том, что национальная неоднородность государства в ситуации роста национальных движений создавала проблемы для Австро-Венгрии в развитии парламентских институтов. Например, в венгерской части монархии венгры абсолютно доминировали над зависимыми от них румынами, хорватами, словаками и не хотели никаких перемен.
В то время как после революционных движений 1848–1849 годов в германских государствах, составивших под эгидой Пруссии Германию, сделали свои выводы и пошли на серьезные изменения в политическом устройстве. Здесь парламентская система стала весьма важным элементом государственной системы. Но по сути немецкий, как и любой другой западноевропейский парламентаризм, был результатом развития системы местного самоуправления, которое исторически всегда существовало в городах Европы. Достаточно вспомнить ганзейские города и ту же систему Магдебурского права.
В Российской империи все было значительно сложнее. Крепостное право в 1861 году отменили, когда уже всем стала очевидна его архаичность. В целом российские власти после Крымской войны при императоре Александре II попытались изменить ситуацию, начав в стране частичное реформирование. И опять движущий мотив был связан с европейской идентичностью России.
Хотя после поражения в Крымской войне Россия испытывала большие проблемы в отношениях с Европой. Победители не относились к ней как к равной европейской державе, старались сдерживать ее в военно-политическом плане. Кроме того, европейские демократические движения критиковали Россию за ее архаичность, поэтому у России была очень плохая пресса на Западе. Достаточно почитать статьи Карла Маркса о Крымской войне. Это не могло не волновать российскую элиту. В качестве ответной реакции на изменения в интеллектуальном пространстве Европы в России появилось движение славянофилов, стали распространяться так называемые «почвеннические настроения». Местные интеллектуалы стали отстаивать самобытность России, ее особый путь. Но для аристократии и правящей династии в отношениях с Европой ничего особенно не изменилось.
В тот раз Россия дождалась изменения внешнеполитической ситуации, это произошло после поражения Франции в 1871 году, и денонсировала условия неравноправного Парижского мира 1856 года. Затем Россия снова перешла к наступательной политике, в 1877 году разбила Турцию в очередной войне на Балканах, вела конкурентную борьбу с Англией, которую впоследствии назовут «Большой игрой», активно продвигалась в направлении Афганистана на юге и Китая на востоке. Но в 1905 году Россия снова потерпела тяжелое поражение в войне с Японией, это опять стало результатом неэффективности российской промышленности и аппарата управления.
Это был тяжелый удар по российской элите. Если уж азиатская Япония смогла в кратчайшие сроки добиться таких впечатляющих результатов на пути технического прогресса, то что тогда говорить о России. Она оказалась единственной европейской державой, которая потерпела поражение не в отдельной битве, такие конфузы случались и у англичан, и у французов, а в полноценной войне. Но заметим, что все-таки ее считали именно европейской державой, которой надо было что-то делать со своим положением. Тем более что поражение от Японии стало поводом для начала в России революции 1905 года.
Продолжение следует.
Статья любезно предоставлена журналом «Центр Азии».