«Лана спала для карьеры то с учителем физики, то с преподавательницей английского» — автор хулиганского романа хотела встряхнуть Алматы

Лиля Калаус говорит, что Алматы не хватает хулиганского искусства. Филолог по образованию, работавшая преподавателем русского и латыни, редактором, корректором, координатором программ благотворительного фонда, в нашем интервью говорит о казахстанской литературе и ее проблемах. 

«Молодость, о как ты высокомерна! Как снобски заносишь ты главу свою к небесам, не постигая, что вот эти старые калоши, эти земляничные обмылки с бородавками и ишиасом, эти отвратительно хекающие и харкающие вонючие старики ещё что-то соображают своим иссохшим от виагры и гепарина мозгом. Ничего, молодость, лет, эдак, через пятьдесят ты изменишь свое мнение…»

У нас в гостях главный редактор журнала «Книголюб», писательница Лиля Калаус. И это была — ее цитата.

— Вы были координатором проектов в фонде Сорос-Казахстан, работали в школе учителем русского языка и литературы, возглавляли журнал Книголюб и даже преподавали латынь. Но главное – это все-таки писательство?

– Конечно. И это никогда не было для меня секретом. Просто были периоды в жизни, когда я морочила себе голову. Может, я домохозяйка, может – мать, может – учитель.

— И все-таки писатель?

– Да. От этого не уйдешь. И я очень счастлива. Какое-то время я считала себя поэтом, потом романистом.

— Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан?

– Да. Сейчас только проза.

— Вы написали «Роман с кровью» в соавторстве с Диной Гороховой. Недавно вышедшая детская книжка «В поисках золотой чаши» написана вами совместно с Зирой Наурызбаевой. Для чего вам нужен соавтор? Одна голова хорошо, а две – лучше?

– Это главное. А потом, соавторство дает возможности, которых одинокий автор лишен. Это возможность посмотреть со стороны глазами другого человека. Обсудить, поиграть. Соавторство с Гороховой было в молодости, когда мы только нащупывали свой стиль. Слово – она, слово- я.

— Ильф и Петров в юбке? Тогда мне интересно, где голова Калаус, а где – Гороховой в «Романе с кровью»?

– Это как вязание крючком в тандеме. Потом Дина охладела к этому. Просила убрать свое авторство.

— А как же старая шутка: «Я хотел стать Богом, а стал только Шекспиром. Кем же станете вы, если хотите стать всего лишь мной?»

— Мы расстались не только в соавторстве, но и в жизни. А что касается соавторства с Зирой, то оно интересно в этом возрасте. Обсуждаем детали. Она пишет, я редактирую. Я пишу, она редактирует.

Презентация книги «Приключения Бату и его друзей», написанной в соавторстве с Зирой Наурызбаевой.

 — Говоря о соавторстве, вспомним о двойном дне. «Лана Малиновская была человеком с двойным дном. Свой первый аборт она сделала в 15 лет. Пьянки на богатых дачах со взрослыми мужчинами объясняла либо спортивными сборами, либо выездом на картошку. Для карьеры спала: то с учителем физики, то с проректором КазПи, то с преподавательницей английского. Позднее Ланка вовсе оставила работу, целиком отдавшись светской жизни под чутким руководством Яна Карловича Лайдаса, нефтяного магната, задумчивого холостяка и потомственного алкоголика». Из книги «Роман с кровью». Ее соавтор – Лиля Калаус — у нас в студии. Лиля, образы вампиров и морально разложившихся людей – это дань моде, пародия на голливудские ужастики или истина?

– Все вместе. Плюс мое личное пристрастие к мистике, к жанровой литературе. После развала Союза на книжных полках появилось множество литературы, которую мы раньше не видели. Это Стивен Кинг, мистика, мрачная готика, кровавые детективы. И вот мы набросились на все это. Первое, что пришло в голову, написать про наш город. Мы решили написать вампирский роман, похулиганить, чтобы взбодрить этот город. Многие называют Алматы «городом застегнутым на все пуговицы». Город, где мало хулиганства в искусстве.

— И вам это удалось. Кстати, о скучных, но серьезных вопросах. Каково быть русскоязычным писателем в Казахстане? В условиях треязычия на русскую литературу упал спрос?

– Русскоязычная литература, созданная казахстанскими авторами, никогда не пользовалась большим спросом. И речь не идет о качестве и писателях. Но я не об этом хочу сказать. Об отсутствии внятной культурной политики на государственном уровне, которая бы учитывала вопросы книгоиздания и литературы.

— Думаете ли вы переводить ваши книги на казахский язык?

– Замечательный вопрос. В такой многонациональной стране, как наша, перевод в системе изданий должен стоять на первом месте. А у нас школа переводчиков загибается, невостребованная. Есть авторы, пишущие и на русском, и на казахском, но принципиально не переводящие свои книги.

— Почему?

– Нужны деньги. С издательствами авторы не работают. А если автор нашел деньги, далее — непросто найти хорошего адекватного автора. И снова нужны деньги на издание.

— Когда книги Набокова переводились на французский язык, он мог сам контролировать этот процесс, поскольку достаточно хорошо владел французским языком. Ты не думала выучить казахский?

– Все время об этом думаю. Буду учить.

— Будем учить вместе.

– Тем более, что Зира имеет отношение к проекту изучения казахского языка через эпос «Кобланды батыр». В сети есть люди, которые прошли такое обучение. Книга «В поисках золотой чаши» сейчас переводится. У нас есть хороший спонсор. Этот человек является главой фонда, помогающего больным детям.

— В первой половине прошлого года из Казахстана эмигрировало 13 тысяч человек. Марат Шибутов – представитель Ассоциации приграничного сотрудничества, назвал причины переездов: специалисты не могут найти применение своим навыкам, нет достойной оплаты, растет недовольство качеством жизни, особенно в медицине и образовании. А три года назад вы тоже собрали узелки и уехали в Россию вместе детьми. Какие у вас были причины?

– Семейные. Мы хотели воссоединиться с семьей мужа. А моя причина, которую я тогда не озвучивала – это кризис среднего возраста. Раньше я думала, что это тема для анекдотов, пока сама его не пережила и не осознала. Мне хотелось изменить не только город проживания, страну, но и имя, фамилию, национальность – все.

— И получилось реализовать себя в России как писателя?

– Нет. Это скорее связано с моей личной позицией. Я маргинал. При всем том, что я общаюсь, социализируюсь, встречаюсь с читателями, я не продвигаюсь. А в литературном сообществе важна коллегиальность. Поэтому создаются школы, направления. Мне комфортно быть одной. И когда я стала общаться на Facebook, я поняла 90% моих читателей – казахстанцы. Для них я пишу, значит, надо  возвращаться.

— А Вам хотелось нецензурно вырузиться, когда вы поняли, что все вокруг не так, как хотелось бы?

– Нет, конечно. Употребление нецензурной лексики в быту – это одно. Если говорить о литературе, были соблазны, и есть даже пару текстов, где я себе позволяла употребление нецензурной лексики. Это был такой опыт, который я должна была получить. И я не откладывала эти тексты, а публиковала их в интернете. Я несколько лет пыталась освоить этот литературный прием. И поняла, что я в этом не нуждаюсь. Мой текст ничего от этого не приобретает и не теряет.

— То есть мат – не самое сильное место в Вашем творчестве?

– В моем — нет. Но есть люди, которые делают это виртуозно. Просто шокируют.

— А что Вы думаете по поводу нового закона в России, который запрещает нецензурно выражаться в СМИ, театре, кино и литературе?

– Как литературовед, как филолог могу сказать: в литературе – народной или мировой – основное направление не нуждается в таком приеме, как мат. И правильно. Речь идет о книгах, которые стоят в школьной библиотеке, изучаются детьми. Но кроме магистральных направлений, в литературе есть и маргинальные, в которых мат и нецензурная лексика как несущая стена. Главный текстообразующий прием. Не могу не привести в пример моего любимого Венечку Ерофеева «Москва. Петушки». Если убрать этот мат или хотя бы попробовать заменить слова отточиями, надломится весь текст. Так как он построен на игре этих слов.

— По мнению российского филолога Анатолия Баранова, общий запрет на мат нужен, но не на уровне законодательства, а на уровне общественного договора. И распространяться он должен только на СМИ и на публичные выступления. «В противном случае, литература потеряет очень мощное средство выражения чувств и эмоций». Вы согласны с тем, что русский мат силен именно благодаря табуированию и запрет помогает сохранить эмоциональный заряд этих слов?

– Согласна. Вообще история матерных слов и нецензурной лексики безумно интересна. Я одно время проводила исследования, маты образовывались от совершенно невинных слов.

— Ну-ка, какой-нибудь невинный корень?

– Насколько можно в рамках нашей программы произнести слово «хер». Это название буквы, которой сейчас не существует в русском алфавите. Она заменяла целое слово. Это были первые шаги цензуры. И постепенно эта буква сама стала восприниматься, как запретное слово.

— Фонд последней надежды» – одна из ваших известных работ в жанре фэнтези. За гротесковыми портретами служащих, сценами заседаний и совещаний некоторые читатели узнали реальных людей, реальную жизнь, реальный благотворительный фонд, где вы работали. Прототипы уже отреагировали на появление этого произведения?

– Они отнеслись к этому хорошо, с юмором и пожимают мне руку.

— А какие у Вас планы на будущее. Снова искать «фонд последней надежды» или «запасной аэродром в другой стране»?

– Я приехала надолго, надеюсь навсегда. Опыт с переездами не был бесследным. Хочу состояться у себя на родине. Собираемся написать продолжение детской книжки, основанной на мифологии. И хочу дописать свой роман «Фонд последней надежды». Хотя и первую часть мне издать не удалось.

— Здесь бы мне хотелось пожелать вам Ахматовской гармонии, чтобы выражаясь словами российского культуролога Бориса Парамонова, было где и чем жить. И чтобы у вас была великая страна обитания. И на этой высокой ноте можно было бы и закончить, но, как говорит наш Нохрин – хрен вам — у меня есть еще вопросы. Например, мне интересно, как вы организуете свой рабочий день? Если ли у Вас какие-то требования к самой себе, предположим, написать столько страниц в день?

– Я работаю по рецепту Стивена Кинга. Нужно написать не меньше 4 страниц и прочитать 4 страницы из другой книги. Но 4 страницы написать – это много. Не всегда получается.

— А как же вечерний комплекс йоги?

– Ты еще вспомни про фигурное катание и игру на балалайке. Конечно, времени ни на что не хватает. А еще я – мама.

— В интервью французским журналистам писатель Владимир Набоков признавался, что встает между 6-7 часами утра, берет в руки тонко наточенный карандаш и пишет, стоя перед своим аналоем вплоть до 9 часов утра. Затем он легко завтракает, просматривает почту, бреется, принимает душ и совершает с женой прогулку по набережной Флери в Монтрё. В районе полудня у него ланч и короткая сиеста, а – затем – снова работа вплоть до ужина. В наших условиях, писатель, тем более – женщина,- может позволить себе такой график?

– Нет, конечно. И бабочек я не ловлю.

— Лиля, я желаю вам двужильности. Успевать все по дому, воспитывать детей и писать свои взрослые и детские книги. А еще я хочу сделать обращение к Вашему муж: «Муж, постирай рубашку, вскипяти чайник, а еще лучше купи жене посудомоечную машину».

-С вами была Дельцова.

Видео версию можно посмотреть здесь.