Клубной культуры в Алматы больше нет – Нурберген Махамбетов

— Тебя можно смело назвать динозавром диджейства. А какая реакция у людей, когда тебя в твоем-то возрасте видят за пультом? 

— Пожалуй это самый болезненный для меня вопрос. Многие подходят и говорят: «Ну, как-то не солидно, что ты как бишара?». Спрашиваю: «В смысле? Несолидно, что я диджей? Но это же не обслуга, диджей есть везде, где бы вы ни находились — в баре, ресторане, на любой тусовке».

Иногда те, кто меня знают, проходят мимо и не здороваются. Мне при этом смешно. Я в твиттере даже как-то написал. Мол, работал в одном заведении, заходят подряд три человека из списка Форбс: «О, привет, как дела?». А все

на меня смотрят и думают: «Что за ненормальный мужик, с которым все эти миллионеры здороваются?»

А я каждого знаю по 20-30 лет.

Но надо сказать, меня коробит, как у нас относятся к профессии диджея. Хотя это касается и не только этой профессии. Наш народ градирует все по уровню крутости. Например, блогер — это круто, диджей — не круто. А мне плевать на эту градацию, потому что я занимаюсь тем, что мне нравится. Я работаю, выстраиваю коммуникативный мост между мной и моим слушателем. А поздоровается он или нет, только потому что считает, что диджей это не круто… да плевать.

Нурберген Махамбетов

О профессии

— В одном из интервью ты признался, что работа диджея сложна психологически. Ты видишь, что люди расходятся, им неинтересна твоя музыка. Ты испытываешь дискомфорт и думаешь, как вернуть их на танцпол? Но профессиональная история твоей жизни показывает, что ты никогда не шел на поводу у публики. Например, радио «Энерджи», ведь первое время мало кто понимал музыку, которую вы ставили в эфир… 

— Ну, во-первых, нужно отдать должное владельцам «Энерджи» и «Шахара» за их терпение. Тогда они мне сказали: «Делай, как считаешь нужным». Семь лет мы сидели на страшном подсосе, но я гнул свою линию. И еще была большая компания единомышленников, которые верили, что мы делаем хорошее дело.

И мы сделали это! Очень многие выросли на этой музыке. Я до сих пор встречаю людей, которые мне говорят, что радиостанция «Шахар» изменила их жизнь. Семь лет мы просидели без денег, а потом пошел вал рекламодателей. Моя теория такова: те, кто начал слушать нашу музыку, выросли и начали приносить деньги.

И ведь тогда я не думал о воспитании слушателей. Я просто хотел подарить людям хорошую музыку. Интернет был плохо развит, новые треки добывались титаническими усилиями. Но мы их находили, у нас был эксклюзив. Сейчас на радио такого нет. Да и вряд-ли кто-то сейчас согласится ждать семь лет, чтобы компания начала приносить прибыль. Время другое… Я бы сказал, более бескопромиссное. Поэтому радио потеряло свою ауру. Но это реальность, и с этим надо смириться.

О хорошей музыке

— Российскую эстраду ты называешь «барахлом». То есть то, что сейчас мы слышим на многих радиостанциях, для тебя «барахло»? Тебе не кажется, что в этом есть некий снобизм? Ведь для кого-то «Руки вверх» это и есть хорошая музыка.

— Это «барахло», я просто такое не слушаю, разве только в такси. Но я понимаю, что людям это нравится. Я не могу судить, если они любят песню Лабоды «Раздевайся и ложись, коль пришел…» Услышал ее в такси и офигел: «В смысле? Это норма, такое по радио крутить?».

У меня свои стандарты. Возможно, здесь я сноб. Но я не стыжусь, потому что по мне в музыке должен быть снобизм. Какие эмоции вызывает эта музыка у людей? Вполне определенные. Я очень надеюсь, что музыка, которую я пропагандирую и люблю, все-таки вызывает другие эмоции. Она делает тебя лучше, чище, светлее. Она призывает тебя больше путешествовать, познавать мир и так далее. Поэтому понятие «хорошая музыка» у каждого свое.

О клубной культуре

— В 2014 году в одном из интервью ты сказал, что в Казахстане с клубной культурой полная ж…

— Так оно до сих пор и есть. Я надеялся, что будет какой-то ренессанс. Потому что перед этим обычно падают на самое дно. Но мы упали и до сих пор там барахтаемся. Думаю, это связано и с экономической ситуацией. Стало тяжелее жить и тяжелее зарабатывать. Я вообще с ужасом представляю, когда человек сейчас заканчивает университет, что ему делать?

У нас как-то и глаза горели, и работу можно было найти. Мы умудрялись как-то одеваться, а каждые пятницу и субботу ходить в клуб «Да Фрик». А сейчас у людей даже интереса к этому нет. Они разучились отдыхать и нормально кайфовать. Да, есть места в городе, где очень приличные люди собираются. Они хорошо одеваются, пьют хорошее шампанское, но куда-то ушла беззаботность, не ощущается.

 — А если вспомним 90-е, когда появились наши первые White hall, My town, Da Freak. Очень много я слышу ностальгического настроения по тем временам. Может стоит поработать над возрождением подобных клубов?

— Это возрастное. Ностальгия есть у каждого поколения. Кто-то скучает по Da Freak, их родители скучают «Театралке» или «Фокстроту», это нормально. Всему свое время. Отгремел «Да фрик», отгремел «Май таун», отгремел «Уайт холл». Они умерли. Этот факт нужно просто принять. Пусть это остается приятным воспоминанием. Когда люди говорят: «Надо сделать такую тусовку, как была в «Да фрике», я спрашиваю: «С кем? С теми людьми, которые туда ходили? Так они ипотеки платят и детей в школу водят, они не придут».

Сейчас люди другие. И у них другое представление о клубной культуре. Тогда в клубах в первую очередь была музыка. Девочки, алкоголь — это все вторично. А сегодня музыка стала фоном. Люди идут в клуб за алкоголем, девочками и наркотиками. За всем, кроме музыки…

Более того, иногда я смотрю на зал и понимаю — напряжение растет. Любая искра, и вспыхнет драка. А диджей играет очень агрессивную музыку. Музыка, алкоголь, наркотики — это же коктейль, все что угодно. Но самое главное музыка. А она в сегодняшних клубах фигачит очень громко и плохого качества. Там басы слишком выдвинуты, слишком много синтезаторной линии, это провоцирует агрессию.

О любви

— Тебе уже 55. Не думал заняться преподавательской работой,  учить молодых профессии?

— Не-не-не. Мне часто задают вопрос, почему я не провожу курсы радиоведущих и т. д. Ну, не знаю… На самом деле мне очень смешно, когда я вижу, кто ведет подобные. Я их не осуждаю, каждый зарабатывает как может. А сам преподавать не хочу. Помочь, проконсультировать, подсказать — да. Учить — нет.

Я радийщик. Радио – моя единственная любовь всей жизни. И с ним так или иначе было связано все остальное. Я не представляю своей жизни без радио, хотя понимаю, что сейчас благодаря интернету у него не очень простые времена. Однако надеюсь, что еще смогу пригодиться в качестве именно радиоперсоны, что бы со мной ни случилось.