Осенние маневры в правительстве Казахстана

В октябре в казахстанском истеблишменте произошли весьма значительные изменения. Они затронули сразу несколько фигур из тех, кого часто называют политическими тяжеловесами. Самое значимое событие было связано с назначением бывшего акима Астаны Имангали Тасмагамбетова на пост министра обороны. В то же время место астанинского акима занял бывший многолетний глава оборонного ведомства Адильбек Джаксыбеков, который в последнее время был Государственным секретарем и главой Совета безопасности.

бывший премьер-министр Серик Ахметов

Во всех этих переменах главную роль явно играет должность министра обороны, если учесть, что ее покинул еще один тяжеловес – бывший премьер-министр Серик Ахметов.

При этом он занимал ее сравнительно недолго. Характерно, что у него вообще довольно непростая ситуация, особенно в связи с теми процессами, которые сегодня происходят в Карагандинской области.

Но все же они не так важны, как необходимость навести порядок в казахстанской армии, вокруг которой в последнее время стало появляться слишком много скандалов. В тихие времена можно относиться к этому более спокойно, но в условиях растущей напряженности в мире — от исламистов из ИГИЛ до активизации боевиков самых разных радикальных организаций в Украине с обеих сторон этого конфликта, это уже будет непозволительной роскошью. В этом году все могли наблюдать, какие проблемы стали очевидными в армии Украины, которая долгие годы была на периферии государственного внимания.

Поэтому в армии явно нужен более эффективный менеджер. Можно предположить, что у бывшего премьер-министра Ахметова что-то не получилось. Тасмагамбетов, который также был когда-то премьер-министром, очевидно, должен будет в кратчайшие сроки провести ревизию хозяйства, определить слабые места и далее по списку.
Собственно, это и есть главное, что нужно сегодня армии, – понять, что она собой представляет, к чему ей готовиться и что необходимо сделать, чтобы уровень подготовки усилился. Для сравнения: как раз в октябре в Германии был представлен доклад, подготовленный аудиторскими компаниями о состоянии немецкой армии. И это был весьма печальный, по своей сути, доклад. В нем говорилось о проблемах армии, о том, что у нее нет ни одного работающего военно-транспортного самолета, поэтому для того, чтобы вывести по ротации группу немецких солдат из Афганистана, приходилось одалживать самолет у Голландии; что только до 40 процентов самолетов боевой авиации готовы к боевому применению. Среди проблем было еще отсутствие запчастей, в связи с чем многие танки и БТР небоеспособны. Еще одна проблема была связана с отказом от призыва, что создало дефицит военных, в том числе подготовленных резервистов.

Казахстанская армия также нуждается в такой ревизии, пусть даже в закрытом формате, потому что особенностью постсоветского пространства является секретность информации о состоянии армейских дел. Стоит разобраться, какая армия нам нужна, сколько самолетов мы реально можем поднять в воздух, каков ресурс оставшейся от СССР боевой техники, какова мобильность имеющихся войск с учетом наших расстояний. Важно также понять, почему при наличии профессионального сержантского корпуса, которым мы так гордимся, а также военной полиции, в нашей армии так много инцидентов, в том числе и со смертельным исходом?
Для такого решительного политика, как Тасмагамбетов, новая должность – это очень большой вызов и одновременно большое испытание. Слишком много проблем в армии и они очень часто оказываются на виду у общественности.

Дорогое горючее — дорогая жизнь

Этой осенью в Казахстане случился очередной бензиновый кризис. На заправках начались перебои с топливом, что вызвало неудовольствие автолюбителей. В итоге правительство повысило отпускные цены на заправках до 128 тенге за литр, приостановило плановый ремонт Шымкентского нефтеперерабатывающего завода и в срочном порядке завезло дополнительные объемы бензина из России.

По поводу причин произошедшего было высказано много предположений. Здесь и отложенный эффект от февральской девальвации, потому что недостающие объемы бензина мы завозим из России. В связи с ослаблением тенге на 20 процентов импорт стал дороже, в то время как внутренние цены не изменились. Естественно, импорт бензина стал гораздо менее выгодным.

Кроме того, после девальвации цены на бензин на казахстанских заправках стали существенно ниже розничных цен в России. Здесь самый популярный бензин АИ-92 стоит от 35 до 38 рублей за литр. До последнего падения курса рубля это был ровно доллар, значит, 182 тенге в казахстанском эквиваленте. У нас же бензин до сентября держался на отметке 114 тенге за литр. В условиях Таможенного союза это приводило к серьезному дисбалансу. Дело не только в том, что обычные российские граждане вдоль всех 7 тыс. километров казахстанско-российской границы могли заехать в Казахстан заправить свои личные машины. Более важно, что в принципе рознице было выгоднее продать бензин малыми товарными партиями в Россию, чем возиться с розничной продажей за небольшие деньги своим потребителям. При открытых таможенных границах этот процесс невозможно контролировать. Тут не поможет и четвертый нефтеперерабатывающий завод.

Но в итоге решили этот завод все-таки пока не строить. Потому что вопрос не в самом заводе, а в объемах нефти для переработки. Если построить четвертый завод, плюс еще модернизировать три существующих, то нефти для всех них может просто не хватить. Дело в том, что собственникам нефтедобывающих компаний выгоднее отправить нефть на экспорт, чем перерабатывать ее внутри страны и продавать на местном рынке. При таких внутренних ценах экспорт гораздо выгоднее.

У нас же Шымкентский завод получает нефть из Кызылординской области — с Кумколя, китайские собственники которого должны думать и о своей прибыли. Павлодарский завод исторически завязан на сибирскую нефть, а с ее поставками периодически возникают проблемы. Потому что для бюджета России невыгодны поставки нефти в страны ТС, все время возникает вопрос, кто должен платить экспортную пошлину.

Остается только Атырауский завод, который был построен в 1943 году, теоретически должен был быть модернизирован в конце 1990-х – начале 2000-х, но сегодня снова модернизируется. Вопрос в том, что собственная добыча «КазМунайГаза» не настолько велика, чтобы обеспечивать и свой экспорт, и потребности нефтеперерабатывающих заводов, и различные проекты. Последнее связано с тем, что в случае обмена нефти с Россией для обеспечения Павлодарского завода, ей нужно предоставить аналогичные объемы нефти на западной границе Казахстана. Государство может их взять только у «КазМунайГаза».

Среди причин также выделялись такие, как регулирование государством цен для конечного потребителя. При этом государство не регулирует цены оптовиков, что приводит к ситуации, когда для розницы просто нет никакой прибыли.

Теоретически, единственный выход из ситуации заключается в том, чтобы вернуться к рыночному ценообразованию на бензин. Тем более, что мы находимся в составе Таможенного союза с Россией, и наши цены по ряду товаров уже почти сравнялись. Но это автоматически приведет к росту цен на бензин, а затем, далее по цепочке —  к росту цен на многие продукты. Фактически, удерживая цены на бензин, государство пытается удержать потребительскую инфляцию.

Кроме того, государство учитывает фактор возможного недовольства населения, среди которого много автолюбителей. Тем более, что в обществе распространено весьма популистское мнение о том, что мы нефтяная страна, а в других нефтяных странах цены на бензин существенно ниже. При этом в пример приводят арабские страны Персидского залива. Среди наших соседей очень низкие цены на бензин в Туркменистане.

Здесь проблема в том, что попытка организовать низкие цены в нефтедобывающей стране все равно не помогает справиться с инфляцией. Более того, различного рода дотации на бензин (такие практиковались в Нигерии, Иране) создают тяжелую нагрузку для государственного бюджета и при попытке их коррекции, а такая задача возникает рано или поздно, вызывают массовые волнения.

В Казахстане в этом смысле сложилась двойственная ситуация. С одной стороны, низкие цены на бензин — это, действительно, дотация со стороны государства. Но, с другой стороны, у него нет прямых расходов в бюджете. Цены регулируются определением предельной цены и созданием на рынке минимально необходимого предложения за счет компании «КазМунайГаз». Маловероятно, что государство откажется от этой практики. Она, конечно, не очень хорошая, но альтернатива еще хуже. Рыночное ценообразование приведет к росту цен на бензин, как минимум до российского уровня, и усилит инфляционные процессы.

Собственно, государство у нас регулирует не только цены на бензин. Оно обеспечивает еще и низкие цены на газ для южных регионов страны, включая крупнейший казахстанский мегаполис Алматы. Розничные цены на газ здесь весьма низкие, особенно, если учесть, что газ мы потребляем туркменский и узбекский. Даже строительство газопровода из Западного Казахстана не совсем решает проблему, потому что транспортировка газа на значительное расстояние стоит больших денег. Но одно хорошо, что «КазТрансГаз» – все же государственная компания.

В целом нам остается только ждать, когда же модернизируют нефтеперерабатывающие заводы, а пока недостающие объемы мы всегда можем получить из России. Недалеко от наших границ находится целый ряд таких заводов – в Омске, в Орске Оренбургской области, в Башкирии целых три предприятия. Или можно, действительно, несколько сократить использование автомобилей по совету министра Владимира Школьника. Хотя все на него за это набросились, но, может быть, он и прав. По крайней мере, если бы цены на бензин у нас были как в России, эксплуатация автомобилей стала бы более затратным делом. Тогда волей или неволей пришлось бы сократить число поездок или перейти на экономичные модели.

Капиталистический субботник

Нурлан Смагулов

В сентябре депутат казахстанского мажилиса Сабильянов поднял вопрос о субсидировании процентных ставок по кредиту компании «Мега», которая осуществляется благодаря специальной государственной программе. В октябре хозяин бизнеса Нурлан Смагулов ответил, что эта история – «секрет Полишинеля», что в Казахстане более 30 компаний получают субсидирование благодаря этой программе, что благодаря тому, что «Мега» работает, государство получило в пять раз больше налогов, чем заплатило субсидий.

Смагулов еще ничего не сказал про социальную функцию «Меги», это тоже можно было отметить, потому что торговые центры сегодня – это островки современной жизни, зачастую в весьма неблагоприятном окружении. В Астане, к примеру, основное развлечение выходного дня часто связано с прогулками из одного торгового центра в другой. В то время как в Алматы яркость картинки новой «Меги» на Сейфуллина резко контрастирует с окружающим городским пейзажем.

Хотя такое утверждение выглядит весьма сомнительно, потому что речь идет о развлекательном центре, который не может не приносить прибыль. Поэтому депутат Сабильянов, собственно, и возмутился. С точки зрения массового общественного сознания, к предпринимателям относятся скорее плохо. Очень многие полагают, что экономика – это в первую очередь производство, например, тракторный или станкостроительный завод. С такой позиции торговля – это не совсем экономика. Если субсидировать, то производство, но никак не торговлю.

Парадокс в том, что собственно капитализм начинался с торговли, и самые успешные страны в истории – это торговые государства и те, кто смог наладить финансовую систему для ее обслуживания. Для капиталистической экономики самое важное – это прибыльность того или иного проекта. Если он убыточный, то работать долго не сможет. Поэтому каждый элемент капиталистической системы сам по себе должен был быть эффективен.

К примеру, в СССР большинство предприятий, напротив, были неэффективны. Слишком много затрат, большой персонал, отсутствие спроса на продукцию, сложные климатические условия и т. д. Но самой главной причиной и существования, и создания все новых и новых неэффективных производств были государственные нужды. Однако неэффективность каждого отдельного элемента была распределена по всей системе советской экономики, поэтому не имела большого значения.
Теперь мы живем в капиталистическом обществе и торговля вносит существенный вклад в ВВП страны, как, впрочем, и потребление населения. В массовом сознании произошли определенные изменения – торговать уже не стыдно, но для многих политиков и советских экономистов главный критерий при сравнении с советскими временами – это наличие в СССР производств. При этом неважно, какая у них была эффективность, были ли у них рынки сбыта и могли ли они вообще выжить в новых условиях.

Поэтому Смагулов должен оправдываться перед Сабильяновым. Он искренне считает, что созданные в «Меге» рабочие места и каждый тенге уплаченных налогов ничем не отличаются от рабочих мест и тенге, созданных и уплаченных в том или ином производстве. Потому что для него торговля – это часть экономики, а для Сабильянова и советских экономистов — это не совсем полноценная экономика.

Вообще, эта история обозначила целый ряд наших экономических проблем. Во-первых, почему государство субсидирует проценты по кредитам в проектах Смагулова, а банки дают ему сами кредиты? Потому что он на эти деньги что-то все равно реализует, он не сбежит, его проекты не превратятся в долгострой. Мы знаем, что у банков Казахстана накопилось очень много историй про то, как был взят кредит под тот или иной проект, и как его потом не вернули и т. д.

Во-вторых, у нас действительно высокие кредитные ставки. Но это потому, что государство не может позволить себе выдавать кредиты ниже уровня инфляции. Здесь возникает другая сторона проблемы. Высокая инфляция при относительно небольшом, в сравнении с развитыми странами, уровне денежной массы связана с невысокой способностью экономики осваивать деньги.

Например, в Европе сегодня почти нулевой уровень инфляции при сверхнизкой ставке рефинансирования Евробанка. То есть все кредиты осваиваются, в экономике нет лишних денег, которые могли бы создать давление, что привело бы к росту цен. И денежная масса здесь весьма значительная – от 60 до 70 процентов от ВВП, что само по себе очень много. Но в Европе другая модель организации экономики.

Нам в Казахстане и России во всех смыслах гораздо сложнее. И ВВП у нас меньше, и денежная масса, и инфляция больше, и налогов мы собираем меньше в процентах от ВВП. Еще и к бизнесменам у нас хуже относятся. Хотя их бизнесмены не берут денег у государства на торговые проекты, они берут их на рынке. Например, как раз в сентябре, когда разгорелся скандал вокруг субсидирования «Меги», в Эмиратах на фондовый рынок вышла компания, которая собиралась построить самый большой торговый центр в регионе. И, наверное, это правильно, капиталы любят надежность вложений.

Союз меча и орала

Мухтар Аблязов

В кажущейся бесконечной истории опального олигарха Мухтара Аблязова появляются все новые и новые сюжеты, каждый из которых достоин отдельного детективного произведения. В октябре суд во Франции, где он находится по запросу России и Украины об экстрадиции, отклонил запрос о его освобождении из заключения под залог. Собственно, это было неудивительно, потому что Аблязов уже один раз скрывался от решения британского суда. Естественно, что французский судья это учитывал. Хотя континентальная система права не опирается на прецедент, как англосаксонская, но тут действовала элементарная логика. Так что репутацию в Европе опальный казахстанский банкир себе немного подпортил.

Несомненно, это сказывается и на его главной линии защиты о том, что он преследуется в Казахстане по политическим мотивам. Такая аргументация традиционно ставит западных судей в трудное положение, потому что у них недостаточно информации о событиях в далеком Казахстане. К тому же общественное мнение в Европе обычно негативно относится к странам к востоку от белорусского города Брест. Тем более на фоне нынешнего конфликта между Россией и Западом.

Возможно, что данный конфликт и смог бы помочь Аблязову. Все-таки речь идет о его вероятной выдаче в Россию, к которой сегодня на Западе относятся, мягко скажем, весьма критично. Хотя его выдачи требует еще и Украина, к которой отношение в Европе гораздо лучше. Но в этой стране сегодня идет речь о реформе юридической системы, такие рекомендации выдала в сентябре Венецианская комиссия. Поэтому возможно, что выдавать в Украину его пока просто некому.

Но сложность сложившейся ситуации для бывшего казахстанского банкира связана с тем, что любой судья в Европе сегодня может выделить из его дела экономическую составляющую. Она весьма обширна и появилась в результате работы британского суда. Кроме того, Аблязов сам усугубил ситуацию, когда убежал от решения британского суда, который приговорил его к заключению на 22 месяца по обвинению в сокрытии информации. Собственно, если бы он выполнил это решение, то уже давно бы вышел и мог бы дальше продолжать защищаться уже на британской территории.

Но Аблязов использовал другую тактику, он намекал на ангажированность британского суда, на то, что он находится под влиянием британских властей, которые имеют интересы в Казахстане. Для любых европейцев такая постановка вопроса выглядит абсурдной. Британская юридическая система находится в основе общественного устройства не только Великобритании, США и других англосаксонских стран. Она широко распространена в бывших британских колониях и во многом благодаря ей происходит их развитие и обеспечивается внутренняя стабильность. Для этого система должна быть безупречной.

Теперь же в деле Аблязова наверняка много конкретных экономических эпизодов, которые позволяют отнести его к категории банкиров, обманувших доверие. Таких в Европе всегда было немало, а во время последнего кризиса стало еще больше. Поэтому для европейских судей нет ничего необычного в ситуации вывода собственников чужих капиталов из своего банка.

В связи с этим французский судья и не колебался. Если на одной чаше весов – заявление о политических преследованиях обвиняемого у него на родине, а на другой – конкретная информация о совершенных им экономических правонарушениях, то судья не может игнорировать экономическую часть дела. 18 октября стало известно, что французский суд принял решение удовлетворить заявление России об экстрадиции бывшего министра подмосковного правительства Кузнецова, которого на родине обвиняют в коррупции, а 23 октября Апелляционный суд Леона все же рекомендовал удовлетворить запрос о выдаче Аблязова в Россию.

Но более интересна появившаяся 16 октября в России новая информация по делу Аблязова. В России был задержан русский националист Поткин (Белов), которого российские власти обвиняют в том, что он управлял некоторыми российскими активами Аблязова и по его поручению выводил их. Кроме того, в сообщении говорится, что Поткин (Белов) по заданию Аблязова изучал ситуацию в Казахстане на предмет создания там проблем на национальной почве.

Информация про то, что националист Белов приезжал в Казахстан и проводил здесь некий инструктаж, периодически появлялась в казахстанском Интернете, хотя она тогда и выглядела как фейк. Но, оказывается, нет дыма без огня. У Белова были деловые связи в Казахстане, похоже, они были связаны с бизнесом Аблязова. Что касается остального, то этого так же нельзя исключать. Все-таки мнение старины Карла Маркса в «Капитале» о том, что нет такого преступления, на которое не пойдет капиталист ради 300 процентов прибыли, не то чтобы особенно актуально, но показательно. А защита бизнес-интересов Аблязова строилась на политическом поле, так что теоретически все возможно.

Любопытно другое – почему вдруг Поткина (Белова) арестовали именно сейчас? Все-таки это могли сделать и в другое время. Сейчас же такое напряжение в противостоянии России с Западом. Кроме того, националисты сегодня в России на коне, они активны, многие из них воевали в Украине. Тем более что идеология так называемого «русского мира» близка им. Помимо этого не так давно имело место недопонимание в отношениях между Москвой и Астаной. Зачем России в этой ситуации активизировать дело Аблязова?

Можно предположить, что причина связана с тем, что Москва стремится завершить период обострения отношений. Арест Поткина (Белова) наряду с преследованием радикальных националистов за убийства мигрантов, возможно, призваны продемонстрировать, что радикалы не определяют повестку дня. Кроме того еще один сигнал адресован Астане, что Москва не поддерживает радикальных националистов, которые теоретически могли бы создать проблемы Казахстану.

Напомним, что в последние месяцы в России сильно активизировались те, кто призывал к весьма радикальным мерам в отношении Казахстана, что вызывало вполне понятное беспокойство. Если же вспомнить, что один из радикальных политиков Эдуард Лимонов в свое время планировал акции в Казахстане, за что был, собственно, и осужден в России, то беспокоиться есть о чем. Особенно с учетом того, что теперь у национал-большевистской партии Лимонова есть свои боевики, которые воевали в составе так называемых интернациональных бригад в Донбассе.

Поэтому Москве надо было продемонстрировать, что она контролирует ситуацию, что радикалы не могут самостоятельно что-то там предпринимать. Поэтому и в Донецке,  и в Луганске постепенно идет давление на наиболее радикальных деятелей из числа повстанцев.

Так что националист Поткин (Белов) подвернулся очень кстати. На его примере можно продемонстрировать, что ничто человеческое (материальное) не чуждо даже идейным националистам, и одновременно сделать жест в адрес Астаны, продемонстрировав, что Россия помнит о деле Аблязова.

На поле борьбы за историческую правду

Владимир Путин

Вопрос об истории стал в сентябре главной точкой преткновения в межгосударственных отношениях на постсоветском пространстве. Причем речь идет не только о событиях в Украине, которые обострили спор об украинской идентичности и ее отношениях с идентичностью русской. Более важно, что выдвижение на первый план так называемой идеологии «русского мира» ставит вопрос об историческом месте каждого из тех народов, которые когда-то входили в состав Российской империи и Советского Союза. Соответственно, никто не может больше оставаться в стороне. Просто не все сразу оказываются в эпицентре внимания. В сентябре на этом месте оказался Казахстан и его история и идентичность.

Это произошло, когда президент России Владимир Путин на Селигере в ответе на явно подготовленный заранее вопрос студентки из провинциального института заметил, что у Казахстана никогда не было государства. В то же время он заметил, что казахи могут быть частью «русского мира». Это вызвало бурю негативных эмоций в Казахстане и одновременно спровоцировало дополнительную активность российских и пророссийских радикалов, которые и так традиционно подвергают сомнению наличие государственности и много другого у разных народов бывшего СССР.

Но волна взаимного негатива быстро схлынула. Потому что явно включились механизмы регулирования межгосударственных отношений между двумя странами. Радикалы отошли в те сегменты Интернета, где они обычно находятся, тема высказывания Путиным мнения об отсутствии государства у казахов перестала находиться в эпицентре общественного внимания. Но осадок остался.

Но самое главное – этот пусть важный, но все же эпизод в истории отношений Казахстана и России, наглядно продемонстрировал огромный разрушительный потенциал исторических споров, дискуссий об исторической правде. Очевидно, что и в Казахстане, и в России по-разному смотрят на одни и те же исторические события и, естественно, по-разному оценивают их. Причем в России стремятся к определенной монополии на историческую информацию, на собственную версию событий в истории. К примеру, здесь часто ставят вопрос о создании единого учебника истории для стран СНГ, с такой инициативой выступала спикер российского сената Валентина Матвиенко.
С точки зрения интересов современного российского государства, это вполне логично, но для историй остальных народов сразу возникают проблемы. Потому что любая интерпретация истории – это всегда идеология, и активность со стороны России на этом поле выглядит как идеологическое наступление. Собственно, это и произошло с высказыванием российского президента на Селигере.

Для России принципиально важно сохранить доминирование собственной версии общей истории времен Российской империи и Советского Союза. Если внутри самой России в отношении населения российских автономий с этим нет проблем, то в независимых государствах Москва не может контролировать идеологические процессы. В то же время любые попытки обсудить историю нахождения того или иного народа в составе Российской империи или обстоятельства его присоединения вызывают проблемы в отношениях с Россией.

В Москве явно не готовы еще отдать историю историкам, как это сделали в Великобритании в отношениях с Индией и другими британскими колониями. Поэтому на территории бывшего СССР искрит при любом упоминании того или иного сложного исторического вопроса. Так и получилось с высказыванием президента Путина.
Если же говорить о государстве у казахов, то оно, несомненно, было, хотя и не было похоже на привычный всем европейский формат. Казахское ханство было преемником государственности распадающихся монгольских улусов. У всех у них была администрация в лице диванов, были первые министры в виде беклербеков, была система сбора налогов и обеспечения государственных повинностей. Налоги собирали не только и не столько с кочевников, а с зависимых оседлых земель, например, на территории присырдарьинских городов и близлежащей округи. Существовала также регулярная система взимания торговых пошлин.

Собственно, все это являлось признаками государственности. Более того, система государственного управления и налогообложения у кочевников в улусе Джучи (Золотой Орде русской истории) и в русских княжествах была очень похожей, потому что происходила из одного источника. Русские княжества заимствовали систему централизованного бюрократического государственного управления именно в Золотой Орде. Это продолжалось довольно долго, в некотором смысле до эпохи Петра I. К примеру, до его правления русские княжества собирали ясак с зависимых туземцев Сибири, а для обеспечения выплат брали аманатов – заложников.

Просто ко времени образования Казахского ханства система централизованного управления монгольского типа уже находилась в упадке, но тем не менее она еще существовала. Более того, казахские ханы, которые периодически оказывались на территории Средней Азии, создавали типичную восточную систему управления с диванами, визирями и системой налогообложения. Так что и Казахское ханство и Московское княжество вышли из одного государства – Золотой Орды или улуса Джучи. Они появились на свет на его руинах, и, естественно, у них была разная судьба. Россия стала великой державой, а Казахское ханство распалось под грузом внешних и внутренних проблем, после чего стало легкой добычей Российской империи.

Поэтому слова Путина вовсе необидны. Просто они отражают современный российско-центристский взгляд на историю, наверное, логично, что у Казахстана все-таки также должен быть свой взгляд, пусть не центристский, но свой.

Султан Акимбеков, директор Института мировой экономики и политики при Фонде Первого Президента Республики Казахстан