Откуда началась Османская Турция (наши люди в тени Олимпа)

Здесь врата в одну из самых темных и романтичных эпох истории человеческой. Здесь, в тени Олимпа-Улудага, семь веков назад вылупился на свет очередной двуглавый птенец, возвестивший своим хищным клекотом явление очередной евроазиатской империи. Империи турок-османов.

Отклонение в сторону

Вообще-то я возвращался в Стамбул. Но карта, лежавшая по обыкновению перед глазами на коленях, упрямо стояла на том, что в Стамбул я сегодня попаду вряд ли. Потому что следующей остановкой автобуса значилась Бурса.

Некоторое время я честно взвешивал все «за» и «против», но когда небольшие горки справа по ходу разрослись в кучерявую зеленую стену Улудага, вознесшегося над кирпичным месивом городских кварталов, сомнения отпали сами собой. В конце концов, если даже следовать логике, Стамбул, который стоит на своем месте более 25 веков, за день вряд ли куда-то денется. А Бурса… кто знает, когда сюда еще занесет?

Тем более, что я был далеко не первым, кто так вот, походя, по воле рока, оказался в тени Вифинского Олимпа. Именно так появилось некогда (где-то на рубеже XIII и XIV столетий) в этих благословенных краях небольшое турецкое племя, каких множество маялось тогда по просторам Малой Азии, выискивая свои выгоды на обломках разваливающихся государств Сельджуков и монголов. Большинство из них так и растворились в истории, не оставив ни следов, ни памяти о себе. Но одному повезло больше – судьба выплеснула его на самый гребень мировой истории.

Однако это произойдет позже, а пока воинственное, но слабое объединение, вынесенное к границам Византии, изумленно цокало языками, присматривалось к неприступным стенам местных городов, вождь видел большее. Правда, пока еще даже не в мечтах, не в грезах, а… во снах. Какими сладостными и волшебно-пророческими бывают здешние сны, знает лишь тот, кто засыпал под шепот кипарисов, в благоухании цветущих цитрусов, среди прекрасных наложниц, в шатре, под охраной верных соратников-акынджи. А снилось вождю волшебное дерево, выраставшее из его собственных чресл над миром. Затеняя собой четыре величайшие горные системы (Атлас, Балканы, Тавр, Кавказ) и четыре величайшие реки (Тигр, Евфрат, Нил и Дунай), и земли между ними, где в цветущих городах, среди тучных нив царил мир и благоденствие. А потом вдруг листья на древе превратились в изогнутые клинки ятаганов, и налетевший ветер понес их прямо на Константинополь.

Может быть, современный политик, географические познания которого зиждутся на сданных университетских тестах и мудрости Интернета, ничего бы из такого сна не понял, но воспитанный на достижениях арабского землеведения вождь сразу сообразил, в чем была фишка. Ибо звали его Осман. Да-да, тот самый султан, чье имя воспримет космополитичный по составу народ, которому предстоит несколько веков держать в страхе полмира, и грозная держава, которой будут править его потомки. Осман, османы, Османская империя. Или, если называть по-западному: Оттоман, оттоманы, Оттоманская империя. Разница лишь в произношении.

Принято считать, что турки стремительно ворвались в Византию под своими зелеными знаменами, мечом и огнем подчинили себе Константинополь, после чего отхватили еще пол-Европы, Север Африки и Ближний Восток. Если совсем схематично – так оно и было. Если же любить историю чуть больше современных «студиозусов», то – вовсе нет.

Осман, хорошо понимая соотношение сил, подошел к границам Византии крадучись – с осторожностью и опаской. Несмотря на то, что после погрома от «западных партнёров» это уже была не та Византия, которая заносчиво считала себя Вторым Римом. Однако даже тень великой империи уже заставляла благоговеть. Мог ли предполагать безвестный предводитель нескольких сотен вольных конников, что очень скоро императоры Константинополя станут его данниками? Вряд ли.

Не было поначалу и зеленых знамен с вычурной вязью. По мнению многих исследователей, только здесь тюрки-язычники приняли ислам. Превратившись в гази, но не в фанатиков, они отнюдь не спешили немедленно обрушить свой праведный гнев на головы неверных, а скорее пытались понять, что в этих головах происходило. О мудрости и человеколюбии султана Османа свидетельствует то, что очень скоро его самыми верными последователями стали сами греки, истосковавшиеся по сильному и адекватному предводителю. Более того, принимая ислам, христиане автоматически превращались в полноправных османлы. Да и турки тогда не считали себя чем-то исключительным и охотно учились у самих греков, перенимая то, чем те владели лучше. (Внимательно присмотревшись к Османской империи, легко обнаружить в ней перекрашенную и перекроенную империю византийцев.)

Только через 12 лет, после того как Осман стал Османом, он отважился на первое боевое столкновение с войсками императора, победой в котором озадачил, но не озаботил погрязший во внутренних интригах Константинополь. А еще через 13 лет, после семилетней осады, пала древняя Бруса, защитники которой сдали город, истомленные не столько успехами нападавших, сколько перманентным предательством своих. Первый обретенный город стал первой столицей победителей, священным городом. А первой святыней Бурсы стала могила Османа, умершего в год победы. Она и сегодня, как века сряду, приманивает в город тысячи паломников, для которых тут, в Бурсе, началась не только имперская, но и республиканская Турция.

Ведь именно с того момента история Османской империи стала необратимой, потому что с него, собственно, и начинается история государства турок как такового.

[gallery ids=»50865,50866,50864,50867,50862,50868,50869,50863,50870″]

Пароль – Йешил-джами

Турция, как и многие быстроразвивающиеся страны, захлебывается в автомобильных потоках. Потому крупные автовокзалы, на которых останавливаются междугородные автобусы, как правило, располагаются за пределами городов. С маленькими городишками, которые за полчаса можно обойти пешком, такое положение особых хлопот не вызывает. Но вот с мегаполисами вроде Бурсы (число ее жителей давно перевалило за миллион), у любителя общественного транспорта, впервые сюда попавшего, могут возникнуть осложнения.

Конечно, можно всегда взять такси, но каждая такая поездка наводит на мысль, что из-за неё, тратя лишнее, ты ограничиваешь творческую составляющую своего самостоятельного путешествия и лишаешь себя каких-то впечатлений. Скорость и комфорт, вообще говоря, нивелируют восприятие, делая все страны похожими друг на друга и на описания в рекламных буклетах. Потому лично я всегда предпочитаю самые простонародные средства передвижения. Тише едешь – больше видишь!

Выйдя с терминала, я оказался на площади, где парковалось около полусотни городских автобусов. И который же мой? К счастью, я знал ключевое слово, своеобразный пароль, который должен был открыть мне врата города. «Йешил-джами». Нужно сказать, что турки, особенно вдали от туристов, очень сердобольны и благорасположены к иностранцам. Потому, сконцентрировав память на турецком лексиконе, я смело постучал в окошко диспетчерской и гордо произнес примерно следующее:

– Ий акшамлар! Йешил-джами отобус нереде?

Диспетчер удивлённо вскинул голову и… захлопнул окошечко. Но, как оказалось, только затем, чтобы выйти наружу и лично посадить меня на отходящий автобус.

Я поблагодарил сердобольца за участие, двери закрылись, и автобус начал свое длинное и извилистое восхождение по улицам застроенного склона Улудага к одному из городских центров, где находится таинственная Йешил-джами. Бурса по своему расположению похожа на нашу южную столицу, но в ней больше живописного хаоса, кривизны и… тайны.

Мой путь завершился почти одновременно с дневным маршрутом солнца, потому я вышел из автобуса под приветствия десятков окрестных муэдзинов. Эта певуче-гортанная перекличка, потрясающая каждый раз, особенно проникновенно почему-то воздействует на меня именно на закатах, в живоносной вечерней прохладе, на трагическом фоне захода солнца, ввиду неминуемой надвигающейся тьмы. Раздающиеся со всех сторон азаны чем-то схожи и с криками ночных петухов в сонных деревнях, и с перезвонами колоколов в северных лесах России. Формально они созывают к молитве паству, но на самом деле это призыв к небесам, к Богу, дабы обратил Он на нас, грешных, хоть толику своего божественного внимания. Трагизм в том, что небеса никогда не откликаются в ответ, Бог, по крайней мере в последние века, на все страстные призывы снизу отвечает лишь обыкновенным молчанием.

Мне приходилось слушать перепевы муэдзинов во множестве стран – от Магриба до островов Малайского архипелага. Но нигде они так не трогают, как здесь, в Турции, а особенно в Стамбуле, куда я в этот день не попал. В Бурсе певучий крик азанчи, может быть, не столь артистичен, но его драматическое напряжение делает своё дело, заставляя шумный город утихомирить на это время свои мирские амбиции. Хотя, может статься, все эти азаны, доносящиеся с минаретов из громкоговорителей, записаны на одной студии звукозаписи, и вся их индивидуальность не от исполнительских нюансов, а только от разницы акустических параметров арен. Но в данном случае это не важно.

Пропетляв по крутым уличкам и лестницам старого города, я вышел наконец к своей Йешил-джами. К тому моменту, когда правоверные, сотворив свою вечернюю молитву, деловито расходились от неё в разные стороны. Йешил-джами – Зеленая мечеть, самый известный памятник Бурсы. Она построена в ознаменование захвата города Османом и Орханом, но, правда, уже в то время, когда Бурса перестала быть столицей империи, передав свои властные функции Эдирне (Адрианополю). Несмотря на это, город все ещё не потерял для османских владык своей святости и Мехмед I (Челеби), строитель Йешил-джами, умерший в 1421 году, был похоронен неподалёку от своей мечети в бирюзового цвета усыпальнице – Йешил-тюрбе.

К тому времени империя Османа уже успела испытать все прелести междуцарствия, а ее первая столица – побывать в руках неприятеля. По иронии судьбы это был не венгерский король и не византийский император, главные супостаты первых султанов, а грозный и кровелюбивый соратник по борьбе за истинную веру – хромой Тимур из Самарканда. Правда, в данном случае вина вряд ли лежит на Тамерлане, если бы не заносчивость султана-забияки Баязета Молниеносного, приведшая к катастрофе у Ангоры, то все сложилось бы иначе. Но что было, то было – историю можно переписать, но невозможно переделать.

«Великим мечтателем должен быть артист… задумавший Зеленую мечеть и построивший ее, как величественный балкон над морем зелени, откуда раскрываются далекие перспективы», – писал когда-то вдохновенный романтик и певец Стамбула Пьер Лоти. Может быть, его восторги и привели меня в Бурсу и перво-наперво к Йешил-джами. И хотя я редко захожу внутрь мечетей (неверующему в Аллаха и непосвященному в тайны благородной арабской вязи в таких посещениях мало толку, зачем зря мешать молящимся?), подойдя к старинным дверям Зеленой мечети, я автоматически разулся и поставил свои кроссовки на полочку, в ряд с разноразношенными обувками правоверных. Мне хотелось не столько увидеть знаменитые изразцы, сколько послушать, как в знаменитом фонтане под главным куполом падают на мрамор звонкие капли влаги…

В поисках чистой Турции

Из описаний столетней давности Бурса предстает заповедным островком традиционного османского мира, доживавшего свое время ввиду неминуемых перемен и потрясений, которые нес Турции (и не ей одной!) надвигавшийся XX век.

«После Стамбула Бруса несомненно является самым интересным городом Турции», – безапелляционно заявлял русский путеводитель 1912 года. Именно тут можно было насладиться «памятниками искусства и старины, своеобразным, чисто турецким характером жизни».

Прикоснувшись к памятнику старины, я отправился бродить по вечерним улицам в поисках «чисто турецкой жизни». Улицы и проулки вокруг Йешил-джами и Йешил-тюрбе обрамлены многочисленными ресторанчиками, кафе, харчевнями, антикварными магазинчиками и сувенирными лавками.

Вспомнив про знаменитый бурсский шелк, я толкнул двери одной из них и наткнулся… на родную речь. Ее хорошо было слышно в безлюдном зале, но доносилась она с другой стороны прилавка. Беседу между собой вели две типичные молодые турчанки. С гордостью вспомнив про «негров преклонных годов», я несколько минут с благоговением слушал русские слова, которых был лишен во время предшествовавшего двухнедельного погружения в глубинную Турцию. Но потом не выдержал:

– Добрый вечер!
Волоокие турчанки вмиг замолчали и вскинули на меня удивленные глаза:
– Вы – русский? – задали они подобающий вопрос.
– А вы? – ответил я подобающим вопросом.

Девчонки (в отличие от меня) действительно оказались турчанками. Но — рожденными в СССР. В их грустных глазах, если покопаться, можно было легко отыскать множество причин этой грусти. Фергана, где родились и откуда бежали в лихие годы, Липецк, где жили после в своеобразном рабочем окружении – нет, они не каются, что уехали, крушиться, собственно, не о чем. А вот мне почему-то стало грустно от этой встречи.

Но как любопытна история, даже при своем повторении! Когда-то из степей Туркестана сюда пришли их воинственные пращуры, основавшие великую империю. После того как, просуществовав несколько веков, империя пала, их более близкие предки, никуда не уезжая, оказались в другой стране. В России. Десятилетия лихолетий вновь унесли их семьи туда, к истокам, откуда когда-то отправились на поиски лучшей жизни их воинственные пращуры-кочевники. Но какой-то невидимый шарманщик вновь прокрутил разболтанный диск своей небесной шарманки, и всё повернулась вспять (или началось опять?). И вновь их приняла живительная тень великого Улудага – Вифинского Олимпа. Опять благословенная Бурса взяла под свою защиту своих блудных внуков…