Наши шаманы и социализм в Германии — с подачи художницы Алмагуль Менлибаевой (фото)

Художница Алмагуль Менлибаева провела выставку в Германии. Нужно сказать — «еще одну», чтобы объяснить, что это уже не первая выставка алматинки, которую в Европе знают и любят, а у нас не узнают. Но все же говорить «еще одна» нельзя, потому что выставка — акт творчества. Не такая, как предыдущие. Не «еще одна». Смотрите на ее работы и впечатляйтесь. А наш корреспондент из Германии расскажет о своих впечатлениях и об Алмагуль.

Вот уже неделю я думаю об Аральском море, земле, соли земли и солончаках, аруахах, пери, лисицах-оборотнях и о милицейской фуражке как атрибуте злого/нехорошего персонажа современного мифа.  Вот уже много дней я пытаюсь найти правильные слова, чтобы рассказать о фильмах казахской художницы Алмагуль Менлибаевой, просмотренных на выставке в Ахенском Форуме Людвига. Так бывает, когда созданная художником вещь имеет несколько смыслов, значений.

Видеозона «Transoxiana Dreams» включает в себя три произведения: Kissing Totems / Целующиеся тотемы» (2008), «Exodus / Исход» (2009) и «Transoxiana Dreams / Сны Трансоксианы» (2011). Она встроена внутрь другой экспозиции, а именно выставки „Ostwaerts / На восток. Свобода, границы, проекции», посвященной 25-летней годовщине падения Берлинской стены. Все представленные в залах форума картины и объекты являются частью коллекции Ирэны и Петера Людвига, которые одни из первых отправились в путешествие «на восток», по ту сторону железного занавеса: соцреализм 20-х и 30-х годов соседствует с соцартом 60-х, живопись официальных советских художников с работами нонконформистов 70-х.

— Мне было интересно сопоставить свои работы с произведениями советского периода, — сказала Алмагуль Менлибаева, когда мы проходили по залам Форума, — оценить, укладываются ли они на некую единую ось. Теперь вижу, нет, не укладываются. А ведь когда мы были студентами, то засматривались на живопись Натальи Нестеровой, она была для нас мастер – официально признанный и безусловный, актуальный вне идеологической системы.

[gallery ids=»61101,61102,61104,61105,61106,61107,61108,61109″]

Картина «Площадь революции. Переход» Наталии Нестеровой висит почти напротив входа в зал, где каждые 11 минут повторяется фильм «Exodus»: разбирается юрта, складываются вещи в грузовик, все уходят вдаль, и только на стойбище остаются духи места, молчаливые женщины с волосами, как змеи. Я смотрю на картину, я удерживаю образы из фильма Алмагуль в голове и соглашаюсь, да, ее искусство не укладывается в одну схему, оно – другое. Между тем образный ряд, способ мышления бросает отблеск назад в прошлое и на чужую картину из другого времени-места-жизни. И метро в живописной работе Нестеровой и люди, спускающиеся в переход, получают возможность на иное толкование. Их движение – тоже исход. Люди спускаются в переход, уходят под землю… Мифология нового времени.

Встреча с искусством Алмагуль Менлибаевой возвращает меня на другую волну, как-будто включается дополнительная опция: «восприятие происходящего как мифа, мышление с помощью символов, толкование реальности как снов». Мы на одной волне, мне нужно считанные секунды, чтобы переключиться с рационалистского модуса «запад» на иррациональный мифологизирующий «восток». На другой, не тот, что показан в выставке соцреалистов и нонконформистов из собрания путешествующих по социалистическому пространству немецких предпринимателей-коллекционеров. Московские и ленинградские художники, авторы из ГДР и других братских стран (исключение составляют Балканы) – по-европейски рационалистичны. Еще более далеки от восприятия реальности как символического текста, как мифа кураторы Форума Людвига, которые не видят разницы между женщинами-кентаврами с ногами из пластика из «Transoxiana Dreams» и духами места, удерживающими небо/шанырак оставленной юрты, в фильме «Exodus».

[gallery ids=»61797,61798,61799,61800,61801,61802,61803″]

Мы на одной волне: я сразу угадываю по титрам, что героиня – это маленькая девочка. Это не очевидно, ведь просмотр видеоарта отличается от кино – зритель заходит в зал, где снова и снова прокручивается фильм, начать смотреть можно с любого момента, можно выйти после первых минут или просмотреть подряд несколько раз. Я смотрю несколько раз. Маленькая девочка – это я, и я так же хочу защитить своего папу, который отправился на поиски моря, хочу предупредить его о злых женщинах-лисицах, поселившихся в остовах брошенных катеров. Мне ясно, что шкура лисы только прикрывает лживую пластиковую наготу, и тела и души нет у этих оборотней. Я знаю, что добрые рыбы есть и по их ртам можно разгадать свою и чужую судьбу.

Переминающаяся с ноги на ногу босая девочка «Exodus» и спящая девочка «Transoxiana Dreams», и женщины из других фильмов, и другие женщины и бабушки из нашей жизни – они все знают, что означает распустить волосы, обнять колени, разорвать ткань, зажать нитку зубами, смести крошки рукой со стола, назвать ребенка не тем именем. Любое действие имеет два и более смысла, и эти смыслы реальны на разных слоях/уровнях существования – на бытовом и символическом, может быть, на магическом.

Такой способ обхождения с реальностью на Западе принято называть шаманизмом, при этом полагается, что в современном мире ему места нет, что он возможен, скажем, как образный язык, как формальный прием. Поэтому и анонсы, описывающие фильмы Алмагуль Менлибаевой, содержат такие слова: «казахская художница в своих фильмах, дрейфующих между жанром документальной съемки и мифологической истории, тематизирует жизнь шаманов, кочевников, социализм, природные катастрофы, произошедшие в результате коммунистического хозяйствования».

Шаманы и социализм – такая экзотика. Понятно, что видеоарт Алмагуль Менлибаевой воспринимается различно в зависимости от контекста. В Ахенском Форуме, например, благодаря сопоставлению с искусством «социалистического лагеря» ее произведения обнаруживают более сильный разрыв с идеологией (будь то провозглашение или борьба с нею), более слабое влияние социалистических реалий – советское время выглядит в видеоарте как коррозийная корка, покрывшая землю и людей, породившая оборотней-кентавров в милицейских фуражках. Но это еще и контекст моего восприятия, моего существования на одной волне. Кто знает, каков контекст зрителя-немца / голланда / бельгийца? Большинство из них не были в степи, не видели юрты, не слышали одновременного блеяния сотен овец.

Мы сидели с Алмагуль в кафе и она рассказывала о своей бабушке, о том, как она гостила подолгу в ауле, как однажды ей нужно было нести новорожденного ягненка по степи на руках. Я вспоминала о своей, о прадеде, который похоронен неизвестно где на Арале. И о провалившейся в овраг овце, которую мы не смогли спасти в детстве.